– Так я могу продолжить рассказ? – поинтересовался я.
Анатолий Васильевич не ответил. Наверное, все еще подсчитывал в уме. Я не стал дожидаться, пока генерал-полковник решит свои проблемы с арифметикой, надел фуражку (нет, все-таки она мне впору!) и вернулся к своему лицедейству. Я выиграл у Фортуны полчаса, но мне необходимо было отыграть еще столько же.
– Что же дальше? – спросил я у батареи телефонов, сиротливо молчащих на генерал-полковничьем столе. Телефоны, увы, не издали ни звука, поэтому пришлось вновь трудиться мне. – Дальше – ничего особенного. Глупый Штерн, ни о чем не догадываясь, добывает мне сведения о «Тетрисе», в которых ничего предосудительного не обнаруживается. Разумеется, если бы я посвятил этого Штерна в свои проблемы, тот бы с самого начала знал, что и где ему искать… Но, согласитесь, негоже посвящать какого-то частного детектива в свои тайны. Тем более человек я государственный. Значит, мои секреты – это государственные секреты.
Логично?…
Нельзя сказать, что тональность рассказа была чересчур уважительной. Как раз напротив: я рассчитывал немного растормошить своего единственного зрителя. Не раздразнить своими наглыми выходками (это было бы затруднительно, учитывая его нервы), а так, слегка подначить. Чтобы в нужной точке моего моноспектакля генерал-полковник смог сам тихонько накалиться до нужной температуры. В театре такое называется катарсис.
– Мы остановились на Штерне, – сказал я и для убедительности ткнул себя пальцем куда-то в район грудной клетки. – Вернее, на том, что никаких полезных сведений Штерн от меня так и не получил. Это, повторяю, было первой серьезной моей ошибкой. Моя вторая и самая роковая ошибка-это…
Я выдержал драматическую паузу.
– …это…
Все-таки в хорошем спектакле хронометраж каждой мизансцены имеет очень большое значение. Если знать время появления на сцене каждого нового действующего лица, то можно подгадать свою реплику точно к его выходу.
После второго «это» дверь Сухаревского кабинета, как по заказу, открылась, и нас стало трое. Гость был в шляпе и в плаще, из-под которого выглядывал краешек белого халата. Лысина гостя была скрыта шляпой, но я-то знал, что она там наличествует! И не просто лысина, но замечательно ровный череп без единого волоска.
– Здравия желаю, Анатолий Васильевич! – машинально обратился он к человеку в генеральской фуражке, важно сидящему за столом. – Вы меня вызыва…
Тут гость подавился последним слогом, увидев, что поприветствовал явно не Анатолия Васильевича. А как раз наоборот – человека, которого менее всего желал бы здесь видеть. Во всяком случае, видеть живым.
– Вызывал, вызывал, – приветливо сказал я. – Милости просим! – Я указал рукой на свободный стул у стены.
Лысый визитер с глазами душителя Кравцова не послушался меня и остался стоять. Среди моих знакомых лысых – включая несчастного редактора Шатилова – этот был самым непослушным.
– Проходи, садись… – буркнул сидящий в партере генерал-полковник, и лишь после этого гость прикрыл за собой дверь и приземлился на указанном мной стуле.
– Что тут за цирк, Анатолий Васильевич? – осведомился он и снял, наконец, свою шляпу, обнажив лысый череп. В кабинете сразу стало немного светлее.
– Это не цирк, – объяснил за Сухарева я и на паритетных началах тоже снял генеральский головной убор. – Это, видите ли, театр…
– Господин Штерн меня развлекает, – пояснил шеф Службы ПБ. – Он, представь, вздумал проявить самодеятельность. А теперь про это рассказывает. В моем образе, по Станиславскому.
– Шизофрения, – поставил быстрый диагноз лысый гость. – Типичный случай. Давайте его ко мне, Анатолий Васильевич… – Произнося эти слова, гость словно бы невзначай пытался заглянуть мне в глаза. Я же старательно отводил свой взор, посматривая то в окно, то на Сухарева, то на стену. Может быть, я и шизофреник, но все-таки не настолько, чтобы играть в гляделки с Медузой Горгоной.
– Пусть пока поболтает, – к моей радости, не согласился с лысым генерал-полковник. – Мне, знаешь, даже стало забавно.
«Как же, забавно ему стало, – подумал про себя я. – Просто возникло неожиданное препятствие в виде черной машины с наблюдателями за окном, и эта новость еще хорошенько не переварена…»
– Благодарю, – вновь встал и раскланялся я. – Мы говорили о второй и главной ошибке генерал-полковника Сухарева. Вся беда его в том, что он – излишне доверчив…
Анатолий Васильевич в партере удивленно хмыкнул. Уж такого-то недостатка он за собой не замечал!
– …Нет-нет, – немедленно уточнил я. – В отношении ЦРУ, МВФ или, допустим, Объединенного банковского концерна бдительность генерал-полковника на высоте. Однако, как и всякий большой начальник, он плохо замечает то, что творится у него под боком. А под боком у него творится его первый заместитель – генерал-майор Рогожин, руководитель исследовательского центра новых методик. Замечательный человек! – Я небрежно кивнул в сторону лысой Горгоны, замечательного человека с глазами убийцы Кравцова.
– Тяжелая форма бреда, – определил Рогожин, мой второй зритель из партера. – У нас в двенадцатой палате уже трое таких…
Генерал-полковник Сухарев, что интересно, промолчал.
– Итак, – сказал я голосом конферансье, объявляющего выход какой-нибудь знаменитости, – на сцене появляется новое действующее лицо, и очень активно действующее… Па-пра-шу аплодисменты!
Просьба моя осталась без внимания, и тогда я похлопал сам. Затем я отложил в сторону генеральскую фуражку, достал из кармана маленькую белую шапочку и надел ее себе на голову. Жаль, под рукой не было зеркала, оттого я не смог оценить, сколь велико оказалось мое сходство с лысым Рогожиным. Судя по отсутствию выкриков из партера «Узнаю брата-близнеца Яшу!», сходство это было минимальным. Но для системы Станиславского достаточно и белой шапочки.
– Представьте себе теперь, что я – генерал-майор Рогожин, – я поправил свой новый головной убор, – и меня, Рогожина, появление на горизонте книжки о монстрах пугает намного больше, чем моего непосредственного начальника. Поэтому я, естественно, начинаю вести собственную игру. У меня в распоряжении имеется достаточно подчиненных, да и из всех видов автотранспорта машина «Скорой помощи» внушает менее всего подозрений… Что я делаю? Не дожидаясь, пока Анатолий Васильевич Сухарев призовет пред свои очи глупого частного сыщика Штерна и даст ему задание по «Тетрису», я делаю все возможное, чтобы ликвидировать «Тетрис». Либо, по крайней мере, загнать его в угол. Я тоже пока не понимаю причин, по которым вдруг выползла на свет опасная книжулька, но я-то в происки ЦРУ и ОПЕК не верю. Времени анализировать причины у меня уже нет, поэтому я, генерал-майор Рогожин, действую по принципу: нет издательства – нет проблемы. По моей команде соколы из нашего центра начинают терроризировать бедного Игоря Алекперовича и в конечном счете добиваются своего. После кирпича на голову, аварии «Мерседеса» и поджога издательского офиса Игорь Алекперович, ошалев от неожиданности, забивается глубоко в щель. Взрыв павильона «Тетриса» на Книжной ярмарке должен был стать последней каплей. Если выпуск книги про монстров и был следствием злого умысла против меня, генерал-майора Рогожина, то теперь любой паршивый издателишка обязан был понять, что замахиваться на СЕРЬЕЗНЫХ ЛЮДЕЙ вроде меня – дело бесперспективное… И все бы ничего, но тут вдруг возникает непредвиденное обстоятельство в виде Штерна. Частного детектива, чья пытливость даже особо обозначена в его досье. Я и не подозреваю, что детектив Штерн, как раз в это время сильно озабоченный визитом некоего графа Паоло и, в особенности, новыми разборками в среде московских гауляйтеров, – поручение генерал-полковника Сухарева исполнит весьма халтурно и решительно ничего ОПАСНОГО за два дня не узнает. Именно поэтому я намереваюсь убрать еще и Штерна. Но стараюсь сделать так, чтобы это не выглядело убийством и не вызвало подозрений у вышестоящего начальника… К примеру, человек просто поскользнулся на кафельном полу и разбил себе голову. Либо человек случайно попал в аварию…