Когда Шекли заметил меня, тот пробормотал что-то своим прихлебателям, которые тут же расхохотались. Кожа на щеке Шекли, куда Эллисон угодила подковой, приобрела трупный желтый цвет с вкраплениями меркурохрома [147] — и была заклеена бежевыми квадратиками пластыря.
Рядом с ним сидел не менее уродливый тип, хотя и без ран — бледная кожа, оранжевые волосы и грубое тупое лицо. Элджин Гарвуд.
— Привет, сынок, — сказал Шекли. — Рад тебя видеть.
Я уселся на противоположную скамейку, рядом с одним из ковбоев, и ответил:
— Не ожидал встретить тебя здесь. А кто остался следить за порядком?
Он развел руки в стороны.
— В воскресенье у меня выходной. Я люблю бывать в других клубах, слушать разных исполнителей.
Я указал в сторону мрачных мужчин из репертуарного отдела, рядом с которыми сидел Мило, пытавшийся выглядеть уверенным. Он улыбался и показывал на сцену.
— В особенности если представители звукозаписывающей компании пришли взглянуть на Миранду, — сказал я Шеку. — Чтобы заставить Мило нервничать, что ты устроишь разборку и все испортишь.
Шек усмехнулся.
— Об этом я как-то не подумал.
Элджин бросал на меня свирепые взгляды, и я широко ему улыбнулся.
— У тебя сегодня выходной, Гарвуд, или твоя клоунада надоела Фрэнку?
Элджин очень медленно, не спуская с меня глаз, поднялся на ноги.
— Встань, сукин сын.
Остальные ковбои уставились на Шека, ожидая приказа действовать. Один из помощников шерифа округа Бехар мрачно смотрел в нашу сторону.
— Элджин, сбегай в бар, — лениво сказал Шек. — Купи себе еще пива.
— Давай я позвоню Джину, — предложил Элджин.
Улыбка не сходила с губ Шека, но глаза слегка затуманились. Огонь в глубинах его черепа теперь горел не так ярко.
— Пожалуй, это хорошая идея, — согласился я. — Во всяком случае, твои друзья из Люксембурга профессионалы.
Элджин сделал вид, что готов броситься на меня через стол, но Шекли небрежно приподнял пальцы, чтобы привлечь его внимание.
— Иди, и никому звонить не надо, — сказал Шекли. — Тебе и вправду не повредит выпить пива.
Элджин посмотрел на меня, взвешивая все «за» и «против».
— Иди, — повторил Шекли.
Элджин вытер нос тыльной стороной ладони и ушел.
Шекли посмотрел на остальных ковбоев, и те сразу его поняли — стая шакалов весьма восприимчива. Они молча встали и отошли в сторону.
У меня за спиной на смену гнусавому Роберту Эрлу пришел чистый голос Миранды, которая пела только под акустическую гитару, так у нее получалось лучше всего. Она спрашивала у Роберта Эрла, почему он ее покидает.
Шек слушал, глядя на Миранду и полностью сосредоточившись на ее голосе. Когда снова запел Роберт Эрл, Шек закрыл глаза.
— Эта девушка. Знаешь, я помню, как она в первый раз подошла ко мне. Каждую среду мы устраиваем в «Пейнтбраш» для местных жителей бесплатные танцы. Миранда пригласила меня в «Грюэн-Холл», чтобы я послушал, как она поет. Она смотрела на меня своими карими глазами, и я подумал: «Неужели это дочка старины Уиллиса? Маленькая Миранда?» — Его улыбка стала еще шире. — На следующих выходных я отправился в «Грюэн», рассчитывая, что там меня ждет нечто большее, чем маленький концерт, но когда услышал ее голос — от него ведь никуда не уйти, ты согласен?..
— Если только он сам от тебя не уйдет.
Улыбка Шека не дрогнула.
— Давай дождемся, чем все закончится, сынок.
— Ты думаешь, что «Сенчури рекордс» настроены не слишком серьезно относительно Миранды?
Шекли проследил за моим взглядом, обращенным к столику, где сидели парни из репертуарного отдела, и усмехнулся.
— Ты считаешь, их присутствие что-то значит? Они испарятся быстрее, чем бензин, как только узнают об исчезновении Леса Сент-Пьера и о существовании контракта со мной.
— Так почему же не сказать им об этом прямо сейчас?
Шекли развел руки в стороны.
— Всему свое время, сынок. Давай дадим Миранде шанс прийти в себя без посторонней помощи. По тому, как она разговаривала со мной вчера вечером, до того, как безумная жена Сент-Пьера озверела и начала швырять подковы, у меня сложилось впечатление, что Миранда начинает понимать, что происходит. Она видит, что Лес Сент-Пьер поставил ее в трудное положение. И хочет подстраховаться.
Миранда и Роберт закончили свой дуэт, и аудитория восторженно взревела. Роберт Эрл криво улыбнулся и сказал в микрофон, что они с Мирандой готовы исполнить «Пепел любви» на бис. Миранда рассмеялась. Пары на танцплощадке одобрительно закричали.
— Что значит «подстраховаться»? — спросил я у Шека.
Он снова развел руки в стороны.
— Тут нечего стыдиться, сынок. Не могу ее винить. Она только что напомнила мне о предложении, которое я сделал ей несколько месяцев назад, и спросила, может ли она перебраться в мой особняк.
— Она спросила у тебя?
— Конечно. Я сказал, что это будет разумным шагом, в особенности если учесть… — в его глазах вновь появилось отсутствующее выражение, словно кто-то распахнул дверцу печи и он ощутил ток воздуха. — Возможно, там ей будет лучше, ведь я смогу за ней присмотреть. Из-за Леса Сент-Пьера Миранда оказалась в полном замешательстве; у нее, Брента и Уиллиса появились дурацкие идеи о возможных вариантах развития ее карьеры.
— Дурацкие идеи, связанные с тем, чтобы избавиться от тебя?
Шекли кивнул.
— И это тоже.
Я выпил немного «Бадвайзера». От верхней части банки пахло колбасками.
Они снова запели «Пепел любви». Оркестр Роберта Эрла прекрасно оттенял их голоса, бас-гитара, ритм-гитара и барабан звучали очень чисто. Когда закончился первый куплет, Миранда дала себе волю, ее голос поднялся на пол-октавы и на миллион децибел до того уровня энергии, которая наполняла ее в кафе «Кактус». Она закрыла глаза, держа одной рукой микрофон, другую, сжатую в кулак, опустив вдоль тела. Роберт Эрл с улыбкой отступил назад. Он играл на гитаре и одними губами произнес: «Ого». Зрители на танцплощадке тут же отреагировали, подняв вверх руки.
Продолжать разговор стало невозможно — не из-за шума, просто возникало непреодолимое желание смотреть на Миранду.
Оно и к лучшему. Я не знал, что сказать Шеку, как осмыслить его слова. Я смотрел на девушку на сцене и думал о вечере миллион лет назад на Вест-Эбби, в комнатке для гостей, где пахло маргаритками и фреоном, с маленькой удобной постелью и телом, которое я едва помнил. У меня осталось лишь смутное ощущение, похожее на вкус «сахарной ваты». [148]