— Детективы что-нибудь говорили? — спросил Ранд.
— Ничего, — одновременно ответили мы с Мэрибет.
— Может, оно к лучшему? — спросил тесть с надеждой во взгляде.
Мы с Мэрибет закивали — да, конечно.
— Когда ты едешь в Мемфис? — повернулась она ко мне.
— Завтра. Сегодня мы с друзьями хотим еще раз обыскать «Риверуэй молл». Нам кажется, что вчера полиция сделала не все возможное.
— Великолепно! — воскликнула Мэрибет. — Нам нужны решительные действия. Если покажется, что полиция не сделала что-то хорошо с первого раза, выполним ее работу сами. Потому что… мне не слишком нравится все, что сделано копами до сих пор.
Ранд положил ладонь на плечо жены, давая мне понять, что эти слова он слышал уже не раз.
— Ник, я хочу поехать с тобой, — сказал он. — Сегодня. Пожалуйста.
На Ранде была бирюзовая тенниска и широкие брюки оливкового цвета, волосы облегали голову, словно какой-то шлем. Я представил, как он будет общаться с братьями Хиллсем, корча из себя рубаху-парня: «Эй, ребята, я не дурак хлебнуть хорошего пивка, кстати, за какую команду вы болеете?» — и приуныл, предчувствуя крайне неловкую ситуацию.
— Конечно, Ранд, конечно.
В моем распоряжении оказалось добрых десять часов свободного времени. Автомобиль мне вернули — надо думать, после тщательного изучения и снятия отпечатков пальцев. За ним я подъехал к полицейскому управлению с пожилой волонтеркой из тех суетливых бабушек; похоже, она нервничала, оставшись наедине со мной.
— Я подброшу мистера Данна до участка, но вернусь через полчаса, — демонстративно предупредила она подругу. — Полчаса, не больше.
Джилпин не обратил внимания на вторую загадку, оставленную Эми. Его слишком беспокоило обнаруженное в колледже нижнее белье. Я уселся в машину, оставив двери открытыми, и, пока жара с улицы постепенно заполняла салон, перечитал записку со вторым ключом.
Представь себе, что брежу я тобой.
Туман покрыл грядущее с судьбой.
Сюда привел меня ты, чтобы поболтать,
О детстве в кепке с козырьком повспоминать.
Все остальные за чертой отныне,
Целуй меня, как будто встретились впервые.
Вне всяких сомнений, речь шла о Ганнибале, городе, где прошло детство Марка Твена, городе, где я мальчишкой бродил по улицам, как Гек Финн, — в соломенной шляпе и нарочно порванных штанах, призывая туристов заглянуть в магазин мороженого. Об этом я любил рассказывать в Нью-Йорке, в компании за ланчем, и никто из знакомых не мог вставить обычное: «О, так ведь и я когда-то…»
Упоминание кепки с козырьком давно стало нашей внутренней шуткой. Когда я впервые рассказывал Эми, что изображал Гека Финна, мы за обедом начали вторую бутылку вина. Подвыпившая Эми выглядела восхитительно: радостная улыбка и раскрасневшиеся щеки. Впрочем, как и всегда во хмелю. Наклоняясь через столик, будто я притягивал ее как магнит, она спросила, сохранилась ли у меня кепка с козырьком и ношу ли я ее? Я удивился, поинтересовавшись, с чего она взяла, будто Гекльберри Финн ходил в кепке с козырьком. Она отхлебнула из бокала и ответила: «О! Я имела в виду соломенную шляпу!» Таким тоном, как будто речь шла о синонимах. С тех пор всякий раз, наблюдая соревнования по теннису, мы указывали на козырьки игроков и называли их классными соломенными шляпами.
Я удивился, узнав, что Эми выбрала следующим местом Ганнибал. Никак не припомню, хорошо или плохо мы проводили там время. Просто провели, и все. Почти год назад прогуливались по улицам, читали плакаты, время от времени высказываясь: «А вот это интересно». Тогда второй из нас отвечал: «Да-да…» До того я успел съездить туда без Эми — все моя проклятая всепоглощающая ностальгия — и провел отличный день, испытывая радость и умиротворение. Но с Эми все было немного по-другому, пресно, как-то механически. И я слегка тушевался. Помню, как на улице начал рассказывать дурацкую историю о своих детских приключениях и вдруг увидел в ее глазах равнодушие. Я минут десять молча злился, накручивая себя. В браке такое поведение вошло в привычку, едва ли не доставляло удовольствие. Как грызть ногти — знаешь, что нельзя, стыдишься, но не можешь остановиться. Само собой, внешне мой гнев не проявился никак. Мы продолжали гулять, читали таблички и показывали пальцем.
Итак, жена выбрала Ганнибал в качестве одного из мест для поиска сокровищ. Прозрачный и обидный намек на то, что Эми испытывала недостаток в добрых воспоминаниях о том времени, что прожила со мной на Среднем Западе.
За двадцать минут добравшись до Ганнибала, я миновал здание из Позолоченного века (теперь в подвале бывшего суда хранят куриные окорочка) и двинулся дальше, в сторону реки, мимо давно канувших в прошлое учреждений: обанкротившихся коммерческих банков и почивших в бозе кинотеатров. Припарковался на берегу Миссисипи, прямо напротив речного судна «Марк Твен», на бесплатной стоянке. (Вот уж никогда раньше не думал, что способен радоваться бесплатной стоянке!). Флаги с изображением светлокудрого гения обвисли на фонарных столбах, рекламные плакаты покоробились от жары. Стояло самое пекло — середина дня, но даже для этого времени Ганнибал казался пугающе тихим. Оставив автомобиль, я пошел вдоль ряда сувенирных магазинчиков — стеганые одеяла, антиквариат и ириски, — рассматривая объявления о срочной продаже. Дом Бекки Тэтчер закрыли на реставрацию, за которую собирались заплатить еще не собранными с благотворителей деньгами. За десять долларов любой желающий мог написать свое имя на заборе, покрашенном лично Томом Сойером, только никто сюда не спешил.
Я присел на крыльце у закрытого магазина. Неожиданно подумалось, что я привел Эми к концу всего. Мы в буквальном смысле переживаем закат человечества. Прежде я так размышлял лишь о папуасах Новой Гвинеи и аппалачских стеклодувах. Кризис прикончил «Риверуэй молл». Компьютеры убили типографию «Синяя тетрадь». Карфаген обанкротился. Его брат Ганнибал постепенно сдает позиции, уступая более ярким и шумным туристическим центрам. Мою любимую реку Миссисипи поедают азиатские карпы, поднимающиеся против течения к озеру Мичиган. Закончилась «Удивительная Эми». Прервалась моя карьера. Пришел срок моему отцу, маме. Пришел конец нашему браку. Конец Эми.
Призрачный рев пароходной сирены донесся с реки. Рубашка на спине пропиталась потом. Я заставил себя подняться, купить билет на экскурсию и прошел тем же маршрутом, что и в прошлый раз. Я шел, и Эми шагала рядом — в моем воображении, конечно. Разум пылал, как и окружавший воздух. «Ты ВЕЛИКОЛЕПЕН». В этот миг воображаемая Эми улыбнулась. В животе заворочался липкий ком.
Седовласая пара остановилась посмотреть на дом Гекльберри Финна, но не торопилась входить. В конце квартала двойник Марка Твена — седая грива, белый костюм — выбрался из «форда-фокуса», постоял, озирая пустынную улицу, и нырнул в пиццерию. После мы подошли к дощатому домику, который раньше принадлежал отцу Сэмюела Клеменса. Вывеска гласила: «Дж. М. Клеменс, мировой судья».