Она кивнула, уже сожалея, что вступила в разговор. Если Пассан додумается провести расследование в больнице, он обязательно выйдет на этого парнишку, и тот, конечно, вспомнит о ней. И тогда Пассану будет достаточно проверить все жесткие диски больничных компьютеров.
Она подключилась к Фейсбуку. Вбила полузабытое имя, и на экране появилась фотография. На лице улыбка, но какая-то недовольная. В общем-то, она почти не изменилась. Наоко пробежала пальцами по клавишам и получила еще одно подтверждение. Несмотря ни на что, она все еще числилась в списке ее друзей. Вдруг безобидное лицо расплылось перед глазами, на него наползла перекошенная от злобы и забрызганная кровью физиономия, виденная ею накануне. Наоко не смогла сдержать дрожи.
Еще несколько ударов по клавишам. В ящике всего одно сообщение, состоящее из единственного слова.
— С вами все в порядке? — всполошился мальчик.
— Конечно. А почему ты спрашиваешь?
— Вы так побледнели…
— Да нет, все нормально, — улыбнулась она. — Ничего, если я еще на минутку займу компьютер?
Парнишка широко развел руки. Она смотрела на него как сквозь толщу воды и представляла, как на дне шевелятся водоросли.
— А куда мне спешить? Все равно тут делать нечего.
Наоко не посмела спросить, чем он болен. Зашла на сайт «Японских авиалиний». Из осторожности выбрала японскую версию.
Есть рейс на завтра, в 11:40. Она вбила фамилии пассажиров и номер своей кредитной карты. Не «Визы», которой пользовалась постоянно, а второй, «Америкэн экспресс», о существовании которой никто и не подозревал. Она специально хранила ее на случай непредвиденного отъезда. В глубине души она всегда чувствовала себя преступницей и была готова в любую минуту сорваться с места и удрать как можно дальше.
Еще пара щелчков мышкой, и она получила подтверждение брони на билеты. Ей казалось, что цифры и буквы на экране складываются в чудовищный узор из внутренностей Сандрины.
Лишь она одна могла понять смысл послания.
Лишь она могла на него ответить.
Пассан с сыновьями вошли в лобби отеля «Пульман» в половине восьмого вечера. Их сопровождала «личная гвардия» — Фифи, Жаффре и Лестрейд, трое вооруженных полицейских, постепенно переквалифицировавшихся в нянек. Коллеги помогали ему в свободное от работы время.
Он снова вспомнил про албанского свидетеля, за которым присматривал в этом отеле. Не такое уж нелепое сравнение. Они сейчас находились примерно в том же положении — предельно уязвимые, подверженные прямой угрозе. Ему приходилось встречаться со многими такими людьми: свидетелями, жертвами преступлений, невинными, оклеветанными бедолагами. С обычными людьми, попавшими в необычные обстоятельства. Теперь он сам стал одним из них.
Фифи занялся регистрацией, Жаффре с Лестрейдом отнесли в номер багаж. Он снял апартаменты из нескольких комнат — это была единственная возможность разместить всю команду. Заместитель прокурора подписал постановление на обыск. За переработку парням заплатят из государственного кармана. Свидетели под защитой — вот кто они такие, Пассан и его сыновья.
Очутившись в номере, Синдзи и Хироки завопили от восторга. Пассан объяснил им, что мама заболела, и они успокоились. Пассан давно заметил эту характерную особенность: если хотя бы один из столпов, на которых держался их мир, был в наличии, мальчишки предпочитали не волноваться. А он был здесь — хоть и с обожженной физиономией, зато, как всегда, сильный и надежный.
Пока остальные двое полицейских по-походному устраивались в гостиной, Фифи подключил к телевизору игровую приставку. Оливье удалился в ванную, чтобы смазать ожоги биафином. Фифи принес кое-какие таблетки — из тех, что не купишь в аптеке. По мнению панка, разрешенные к продаже лекарства годились только для лечения насморка, зато он мог раздобыть кое-что покруче. Пассан поверил помощнику на слово — тот знал, о чем говорил, — но все же не полностью избавился от сомнений.
— А я от твоих снадобий на ходу не засну? — крикнул он, приоткрыв дверь.
— Не боись, — успокоил его Фифи, заходя в ванную. — Их хорошо принимать, если накануне переберешь с экстези. Раньше спасались герычем, но современная химия не стоит на месте.
— Ну, спасибо, успокоил.
Фифи засмеялся и, подавая пример, проглотил таблетку.
— Ну ладно, — решился Пассан и закрыл дверь. — В уголовку звонил?
— Пока дело ведет отделение Сен-Дени. Прокурор должен вот-вот назначить следственного судью.
— Как только узнаешь — кого, сообщишь мне. С ребятами из Девяносто третьего связывался?
— Ну, они начали рыть в районе Пре-Сен-Жерве, но пока по нулям. Никто ничего не видел, никто ничего не слышал. С поисками убийцы пока тоже дело швах. Эта баба как сквозь землю провалилась. Никаких следов.
Пассану снова привиделась темная кабина лифта. Он не сомневался, что его догадка верна. Эта тварь спряталась в лифте, а потом, никем не замеченная, смылась. Чтобы нанести новый удар.
Фифи вытащил из кармана вчетверо сложенный листок хрустящей бумаги.
— Можно? — спросил он, показывая на дозу кокаина.
— Нельзя. Что ты себе позволяешь? Ты на работе! И должен охранять моих детей.
— Ой, ну да! — рассмеялся тот. — И как это я забыл?
— Пива выпьешь из мини-бара, и хватит с тебя. Насчет моего дома новости есть?
— Ни фига. Опросили соседей. Результат — ноль. Анализы тоже ничего не дали. Честно, мне иногда кажется, что мы имеем дело с призраком.
Пассан снял вязаную шапку, поскреб голову, а затем пригладил оставшиеся волосы, словно пытался таким образом навести порядок в мыслях.
— О Сандрине что-нибудь удалось разузнать?
— Слушай, ну у меня не сто рук! — запротестовал Фифи. — Или я работаю нянькой, или…
— Сегодня вечером поищешь информацию, не выходя из номера. — Пассан жестом прервал его стенания.
— А ты что, с нами не ночуешь?
Пассан проигнорировал этот вопрос.
— Найди мне все, что сможешь, насчет катаны.
— Чего-чего?
— Это такой японский меч. Созвонись с реставраторами, с антикварами. Поговори с членами клуба кэндо. [30]
— И все за один вечер?
— Справишься как-нибудь. И еще — узнай на таможне, не ввозил ли кто-нибудь в последнее время в страну что-нибудь в этом роде.
Фифи присел на край ванны. Похоже, таблетка уже оказала на панка свое действие: его лицо прямо на глазах принимало все более расслабленное выражение. Хотелось бы Пассану то же самое сказать и о себе, но его боль так и не отпускала.