Встреча с собой.
В конце дня, когда они летели на борту крошечного биплана, качавшего крыльями на ветру между тучами, степь неожиданно покрылась вековыми лесами. Холмы выставляли напоказ красные с золотом склоны, темнели зеленью поляны, земля сверкала сотнями рек. Они добрались до северной границы страны и оказались у врат Сибири.
Расстилавшаяся под ногами красота не придала Диане сил. Она ощущала, как на нее наваливается усталость, а Джованни восторгался пейзажем. «Район озер. Монгольская Швейцария!» – вопил он, глядя в иллюминатор. Он достал географическую карту, ушел в глубь салона и начал комментировать вслух, перекрикивая шум винтов:
– Это будет невероятное путешествие. Мы первопроходцы, Диана!
Шесть часов вечера. Приземление в долине. В Цаган-Нуре было не больше тридцати выкрашенных в светлые тона домишек. Летевшие в Мурэн пассажиры не проявили к европейцам ни малейшего интереса, а в здешних аборигенах неожиданно проснулось любопытство, особенно к Диане с ее выбивавшимися из-под шапки светлыми кудряшками.
Пока Джованни общался со стариком оленеводом, Диана подошла к загону, где содержались животные. Маленькие черно-белые олени напоминали то ли плюшевых зверушек, то ли вырезанные из гранита статуэтки. Некоторое благородство придавали им только рога. Голова каждого животного была увенчана ветвистой короной, словно бы поросшей серым бархатистым мхом, который уже начал облезать.
Вернувшийся этнолог объяснил Диане, как обстоят дела. Оленевод соглашался «сдать напрокат» шестерых или семерых ездовых животных, но при одном условии: он хотел убедиться, что белые умеют ездить верхом. Задетый за живое Джованни решил немедленно сесть на оленя. После третьего падения ему надоел смех собравшихся на бесплатное представление монголов, на пятый он проверил экипировку и с изумлением обнаружил, что седло не закреплено. Упав в седьмой раз, Джованни заявил, что готов рассмотреть возможность пешего похода. Хозяин оленей снизошел до объяснений. Мех у оленей такой гладкий, что на нем не держится никакой материал и подпругу застегнуть нельзя. Чтобы оседлать оленя, нужно ослабить упряжь и раскачиваться в такт шагам животного, держась за его шею. Старик не ограничился словами и сделал круг по загону.
Диана и Джованни начали учиться езде на оленях. Они падали, над ними смеялись. Вымокшие, перепачкавшиеся в грязи путешественники прониклись царившим в деревне настроением. Диана была такой высокой, что, если не держала ноги в стременах, запросто могла обнять ими бока оленя и упереться ступнями в землю, чем ужасно веселила зрителей.
После каждого осмеянного падения Диана и Джованни ощущали прилив тайной грусти. Они поднимали глаза и видели вдалеке, у горизонта, застывшие в хрустальной тишине высокие отроги Хоридол Саридага. На закате золотой прохладный воздух обдувал их разгоряченные лица. Они встречались взглядами, и когда трава начинала стелиться по земле, им неожиданно становился понятным язык ветра: он пел о том, как грустят сердца, когда кто-то уходит и не возвращается. Когда наступила ночь и путешественники наконец научились держаться на серых мохнатых спинах, они причастились еще одной тайне – ностальгии по тайге.
Они отправились в путь на рассвете.
Диану и Джованни сопровождали старик с сыном. Члены маленького отряда ехали на оленях, вещи – ружья, посуда, советские военные палатки, завернутые в холстину бараньи ноги и куча мелочей, назначение которых было Диане неведомо, – погрузили на трех животных. Олени продвигались вперед медленно, мелкими шагами рассекали зыбь долин, проплывали под пламенеющими ветвями деревьев, минуя каменистые пригорки и цокая копытами по камням. Путь был спокойным, безопасным и мог бы показаться однообразным, если бы не пытка холодом.
Мороз проникал через одежду, покрывая кожу ледяной пленкой, руки и ноги теряли чувствительность, пальцы немели. Приходилось каждый час останавливаться, чтобы подвигаться, выпить чаю и попытаться разогреть кровь. Монголы выскребали ножами лед из-под век, а Диана и Джованни молча топали окоченевшими ногами, выбивая зубами дробь. Перчатки не снимали: даже легкое прикосновение к ледяному камню могло навсегда изуродовать ладони. От обжигающе горячего чая могла треснуть зубная эмаль – слишком низкой была температура воздуха. За время короткого привала они не успевали отогреться и, возвращаясь в седло, предчувствовали скорую и неминуемую смерть.
Случалось, что солнце палило как в пустыне, и им приходилось защищать лица капюшонами. Ветер жестоко, плотоядно обжигал кожу, высушивал, как чешую, и уносил прочь. Потом ослепительный диск в мгновение ока исчезал в облаках, горы снова обретали зловещее величие, а холод, добираясь до костей, заключал людей в ледяные кандалы.
Во второй половине дня они поднялись на три тысячи метров и вышли к перевалу. Пейзаж изменился. Под затянутым тучами небом все вокруг казалось черным, бесплодным, нереальным. Мох и лишайники пришли на смену траве. Сухие деревья встречались все реже, а потом и вовсе уступили место серо-зеленым скалам, каменистым ущельям и мрачным гранитным сводам. Местами путь пролегал через унылые болотца с кривыми елями и чахлыми сосенками. Кое-где лиловато-пунцовые цветы вереска ковром устилали землю, и Диане казалось, что земля сочится кровью. Тундра, земля с промерзшим нутром, неприступная и забытая, накрывала их, как посланное вслед проклятье.
Диана заметила перелетных птиц: они летели в обратную сторону – к теплу. Она смотрела им вслед и ощущала смутную гордость. Губы у нее побелели, дужки очков прилипли к вискам, но она была полна решимости идти до конца. Диана знала, что снесет любые страдания, и эта уверенность даже доставляла ей наслаждение. Она должна сойтись лицом к лицу с этой страной, покорить каменистые склоны, выдержать холод и пекло, пересечь гранитную пустыню.
Потому что это земля, на которой родился Люсьен.
Диане казалось, что она возвращается к истокам жизни ребенка. Окружавшие ее стены гор, встающие на пути препятствия, кусающий лицо холод позволяли ей как наяву пережить рождение ребенка. С каждой минутой, проведенной в гранитном коридоре, связь с приемным сыном становилась все теснее. Смертельно опасное путешествие стало ее, Дианы, родами. Если она выживет, таинство, совершающееся во льдах и огне, сделает их с Люсьеном неразлучными.
Неожиданно она осознала, что пейзаж снова меняется, становится мягче. Пошел снег, и все вокруг – тундра и купы деревьев – укрылось белыми хлопьями, углы и очертания предметов скруглились. Диана улыбнулась. Они добрались до вершины, где безраздельно властвовал снег. Отряд оказался на границе земли, воды и воздуха, всадников заливали потоки хрустального света.
Олени шли медленно, и люди расслабились, раскачиваясь в седлах в такт их шагам. Старый монгол закричал. Выбившиеся из сил животные ответили, темп изменился, путешественники пересекли белую границу и оказались на противоположном склоне горы. Сначала тропа стала более плоской, потом снова начался крутой подъем между сугробами. Землю устилал ковер из мха, появились трава и деревья. У подножия последнего склона глазам всадников открылась последняя долина.