— Господи, не покинь меня.

Ей было очень страшно. Немного утешения — это все, что ей нужно, пусть слабый знак того, что ей не нужно бояться, что прощение возможно. И что, когда все закончится, Он будет на ее стороне и что она искупит свои грехи. Глубоко вздохнув, она надела очки и посмотрела на раскрытую страницу.

Но, прочитав, она поняла, что страх, охвативший ее сейчас, будет ждать ее и там.

Когда она читала, руки у нее дрожали.

«Вот конец тебе, и пошлю на тебя гнев Мой, и буду судить тебя по путям твоим, и возложу на тебя все мерзости твои. И не пощадит тебя око Мое, и не помилую, и воздам тебе по путям твоим, и мерзости твои с тобою будут, и узнаете, что Я Господь».

Страх не давал ей дышать.

Она получила ответ.

Он ответил.

31

Ей ничего не снилось. Бескрайняя пустота. И раздражающий звук где-то на заднем плане. Он был упорным и требовал ее внимания. Ей хотелось, чтобы этот звук прекратился. Она должна была заставить его умолкнуть.

— Алло?

— Моника Лундваль?

Она все еще не понимала, где она, и не могла ответить. Попыталась открыть глаза, но это ей не удалось, и тогда она крепче сжала в руках телефонную трубку, словно пытаясь удостовериться в реальности происходящего. Она не могла сосредоточиться, но это состояние не было неприятным. Ее голова по-прежнему лежала на подушке, и во время непродолжительной паузы Монике даже удалось снова на мгновение погрузиться в сон. Но потом в трубке снова раздались слова:

— Алло? Это Моника Лундваль?

— Да.

В этом она, по крайней мере, была уверена.

— Это Май-Бритт Петерссон. Мне нужно поговорить с вами.

Монике удалось наконец открыть глаза. Она должна понять, что происходит, и ответить. В комнате было темно. Она лежала в собственной кровати, у нее в руках телефонная трубка, ей звонит человек, с которым она меньше всего хочет разговаривать.

— Вам лучше обратиться в вашу поликлинику.

— Речь не об этом. Я хочу поговорить о другом. Это важно.

Моника приподнялась в кровати, оперевшись на локоть, и потрясла головой, пытаясь привести мысли в порядок. Сейчас она поймет, что происходит, найдет выход, а потом снова сможет уснуть.

Голос продолжал:

— Я не хочу обсуждать это по телефону и предлагаю вам прийти ко мне домой. Давайте завтра утром в девять.

Моника посмотрела на часы, стоявшие на прикроватном столике. Три сорок девять. Наверное, сейчас ночь, за окном темно.

— Я не могу.

— А когда вы сможете?

— Я вообще не могу. Вам нужно обратиться в поликлинику.

Она не пойдет туда ни при каких обстоятельствах. Никогда. Она не обязана. Этой женщине она ничего не должна. Она и так уже сделала больше, чем нужно. Она уже собиралась повесить трубку, но голос зазвучал снова:

— Вам ведь известно, что человек, который знает, что скоро умрет, ничего не боится? И даже если этот человек больше тридцати лет не выходил из собственной квартиры, он все равно может начать все сначала. И к примеру, поговорить с соседями.

Таблетки еще действовали, поэтому настоящего страха Моника пока не почувствовала. Страх как будто оставался снаружи, пульсировал, готовился. Выжидал. Рано или поздно лазейка появится — и он обрушится на нее всей своей мощью. Но уже сейчас Моника понимала, что выбора у нее нет. Она должна пойти туда. Должна узнать, что нужно от нее этой отвратительной женщине.

Моника прикрыла глаза. Усталость, пустота. У нее ничего не осталось.

— Алло, вы еще здесь?

Наверное.

— Да.

— Давайте в девять.

32

Май-Бритт застыла в кресле, даже дышать не могла. Мысли метались, как испуганные звери в поисках спасения. Часами она молила Его дать ей знак, подсказать, что ей делать. Она водила пальцем по страницам Библии, но не получила ни одного вразумительного ответа. В отчаянии она попросила у Него более подробных разъяснений — и тут наконец ей все стало понятно. После четырнадцати попыток Он наконец заговорил. Первое послание к Тимофею. Палец, правда, попал не именно сюда, а на соседнюю страницу, но это потому, что она очень волновалась.

Он имел в виду Послание к Тимофею 4: 16 — она в этом не сомневалась.

«Вникай в себя и в учение; занимайся сим постоянно, ибо так поступая, и себя спасешь, и слушающих тебя».

Исполненная благодарности за ответ, она закрыла глаза. Она помнила эту строфу еще со времен Общины. Это был призыв к спасению людей и к избавлению их от вечного пламени. Призыв делать добрые дела. Он хотел, чтобы она спасла другого и тем самым спасла себя. Но кого она должна была спасти? Кого? Кто нуждается в ее помощи?

Она встала и подошла к балконной двери. Все окна напротив были черны. Единственная лампа пыталась противостоять мраку ночи. Захотелось открыть дверь и просто вдохнуть ночной воздух. Неожиданное, новое желание. Она уже взялась за ручку двери, но потом ей показалось, что черные окна напротив похожи на чьи-то злые глаза, которые смотрят на нее, — и она передумала. И снова вернулась в свое кресло.

Тяжесть Библии в руках. Она снова открыла страницу наугад. Он не должен покинуть ее сейчас, когда она поняла, что ей следует сделать, но не поняла — как. Она хочет слишком многого, она отдавала себе в этом отчет. Он и так уже был к ней милостив, Он ответил.

— Господи, скажи мне только это, и я никогда больше ни о чем просить не буду. Скажи мне только, кого я должна спасти?

Она закрыла глаза. Сжала в руках Библию. Если Он сейчас не ответит, она не будет больше спрашивать. Раскрыла случайную страницу. С закрытыми глазами остановила палец на строке — а потом какое-то время просидела неподвижно, собираясь с духом.

Пятьдесят второй псалом.

Он ее не покинул.

Внезапно наступил покой, и все встало на свои места.

В телефонном справочнике была всего одна Моника Лундваль.

Май-Бритт повесила трубку. Не выпуская из рук Библию, несколько раз глубоко вздохнула. У нее получилось, она сделала так, как Он ей велел, теперь ей будет спокойнее. Но сердце все равно сильно билось.

Не убирая палец с выпавшей страницы, она снова перечитала строки, словно хотела лишний раз убедиться, что все поняла правильно. Потом, несмотря на данное обещание, задала Ему еще один вопрос. И Он высказал одобрение. На странице, которую она открыла, слово «да» встречалось пять раз, а слово «нет» всего два.

Спящая Саба тяжело дышала в своей корзинке, и Май-Бритт попыталась найти утешение в привычном, уютном звуке ее дыхания. Этот звук часто ее успокаивал. Он значил, что в темноте рядом с Май-Бритт кто-то есть. Что Май-Бритт кому-то нужна. Что, когда Май-Бритт проснется, кто-то этому обрадуется. А теперь это тяжелое дыхание вызывало у нее угрызения совести. Саба останется, и судьба у нее будет такая же, как у Май-Бритт. С той только разницей, что у Сабы не хватает ума понять, как это страшно.