— Попробуй паштет из мацутакэ и лесных орехов. В Японии сейчас сезон сбора грибов в сосновых лесах. Мой повар приготовил особое блюдо. Он замачивает грибы в крови. — Китано зачерпнул паштет металлической ложкой, намазал на сухарик, откусил кусочек и приготовил еще одну порцию, для Данна. Пряный вкус заворожил Лоуренса. Он был обязан Китано многими своими изысканными, дорогостоящими увлечениями. Японец открыл перед ним новые горизонты.
Данн заметил, что тот смотрит в небо. Проследив его взгляд, он увидел крупную птицу, кружащую на большой высоте.
— Ястреб? — спросил Лоуренс.
— Сокол. Я хищников тоже держу.
Голубь летел к ним с красной тесемкой в клюве, не замечая опасности. Сокол, почти не шевеля крыльями, завис над голубем. Наступило молчание.
Наконец Китано сказал:
— Мы же договорились.
Данн с бесстрастным лицом отпил придающий уверенности глоток виски.
— Это было давно.
— Потребность в действиях по-прежнему существует.
Китано выглядел спокойным и умиротворенным, но Данн знал, что это не так.
— Хитоси…
— Мы собирались вместе изменить мир. Вместо этого ты отправляешь меня в тюрьму.
— Ты сам виноват.
— Не оскорбляй меня! За обвинениями стоишь ты, и ты же способен отозвать их в любую минуту.
— Хитоси, ты не оставил мне выбора.
Китано впился в Данна взглядом.
— Насколько вы приблизились к созданию противоядия?
— Нет никакого противоядия. Забудь. Все кончено.
Японец перевел взгляд на сокола:
— Он способен пикировать со скоростью сто восемьдесят миль в час. Сокол атакует столь стремительно, что жертва не успевает ничего заметить и как-либо отреагировать.
На глазах Данна сокол сложил крылья и пулей ринулся вниз, все больше набирая скорость с приближением к добыче. Все было кончено в долю секунды. Хищник ударил в голубя, и тот словно взорвался в воздухе.
— Отзови обвинения, иначе я тебя убью.
Данн осторожно опустил бокал и посмотрел прямо в глаза бывшему приятелю.
— Ты решил, что я испугаюсь, увидев, как сокол расправился с чертовым голубем? — Он покачал головой. — Если сумеешь оправдаться, валяй. Узумаки — вопрос национальной безопасности. Только пикни, и я тебя посажу под замок безо всякого суда с такой быстротой, что сам не заметишь. — Данн взял паузу. — Выдача тебя китайцам по обвинению в геноциде — тоже вариант.
Лоуренс растолковал японцу, что к чему.
— Ты без меня не справишься, — возразил тот. — Как только я заполучу узумаки…
— Ты ошибаешься, Хитоси. Справлюсь, и еще как. Президент теперь на моей стороне. Как только Детрик разработает противоядие, мы сможем сами в любую минуту разделаться с Китаем.
— Ты хочешь сказать, что обсудил вопрос с самим президентом?
— Придет время, и я введу его в курс дела.
Китано сменил направление разговора:
— Япония выступит против любой незаконной…
— Мы уже связались с японским правительством. Их вполне устроит, если ты пропадешь без следа. Ты у них, как бельмо на глазу, обломок прошлого, о котором им не хочется вспоминать. Видишь ли, здесь я сокол, а не ты.
Так закончилась их дружба. Китано остался нем, как могила. Он проиграл дело и сел в тюрьму. «Сан-Агру» разгромили.
Теперь Китано никому не нужный старик в клетке. Его дни сочтены. Что бы ни произошло с Орхидеей, японца нельзя оставлять в живых — в этом президент полностью согласился с Данном.
Через двадцать минут эскорт приблизился к тюремной камере японца. Старик, выпрямившись и закинув назад голову, стоял посредине помещения сердитый, недовольный. Из-за спины Данна появилась тележка с голубиной клеткой. Китано даже не глянул в ее сторону — он в упор смотрел на Лоуренса.
— Оставьте нас, — сказал Данн охраннику.
Когда охрана ушла, Китано ткнул пальцем в клетку и сказал:
— Я надеялся, что мне позволят вернуться в поместье и насладиться полетом моих любимцев.
— Ты же понимаешь — в настоящий момент на это никто не пойдет. Ты хотел увидеть своих голубей? Вот они! — Данн перешел в атаку. — А теперь я объясню тебе план дальнейших действий. Ты выводишь нас на Орхидею. С тобой будет морпех из спецвойск, его задача — доставить деньги. На банкноты нанесена совершенно не поддающаяся обнаружению углеродная метка. Сначала мы применим оружие на основе ЭМИ, загасим всю электронику, в том числе микроботов Орхидеи. После устранения главной угрозы уничтожат саму китаянку. Мы не собираемся брать ее живьем. Сделав дело, летим на вертолете обратно.
Данн накрыл ладонью клетку с голубями.
— Тебя и твоих голубей посадят на рейс до Осаки. Гуляй на все четыре стороны!
— Почему я должен тебе верить?
— Потому что я говорю правду.
Один из голубей в клетке тряхнул крыльями.
— Я хочу получить письменное помилование от президента за все прошлые преступления, — сказал Китано.
— Уже почти готово. Если согласишься сотрудничать, — не моргнув глазом соврал Данн.
— Когда начало операции?
— Мы ждем нового сообщения от Орхидеи. Скорее всего завтра утром.
Китано посмотрел на птиц в неволе, провел пальцем по замку на дверце клетки и шагнул вперед, оказавшись лицом к лицу с Данном.
— Ты вызываешь у меня омерзение, господин Данн.
Лоуренс не отвел взгляда, не позволяя оппоненту одержать даже моральную победу.
Но тут Китано сделал то, чего Лоуренс никак не ожидал. Японец плюнул ему в лицо.
— Ах ты, сукин сын! — воскликнул Данн.
Китано, нагнув голову, бросился вперед, по-обезьяньи царапая лицо Данна ногтями. Старый арестант оказался на удивление крепким. Данн никак не мог оторвать его от себя, пришлось позвать на помощь.
В камеру вбежал громадный охранник и схватил Китано за шею. Он отшвырнул старика назад, и тот тряпичной куклой осел у стены.
Второй охранник склонился над Данном и спросил, не ранен ли он. Лоуренс отрицательно покачал головой, хотя чувствовал на языке привкус крови. Он был шокирован. Кровь сочилась из шеи. Первый охранник взял Китано в «стальной зажим». Голуби, разволновавшись, кричали и хлопали крыльями внутри клетки.
Данн наконец пришел в себя и поднялся. Вытерев кровь с лица рукавом пиджака, он сказал:
— Надеюсь, что Орхидея разрежет тебя живьем, как вы резали пленников в Харбине.
Он повернулся и вышел, оставив за спиной старика и верещащих голубей.
В комнате — кромешная тьма. Мэгги очнулась в поту, с колотящимся сердцем. Ей приснился жуткий-прежуткий кошмар. Она стоит в широком поле, Дилан отступает от нее все дальше и дальше к обрыву. Мэгги порывается бежать следом, догнать и не может пошевелиться. Пытается крикнуть, предупредить об опасности, но горло не слушается, словно обратилось в камень. Ее охватывает отчаяние и дикий ужас оттого, что сына невозможно ни окликнуть, ни остановить.