— Наконец-то, — недовольно сказала Кристина. — Где ты пропал?
— Укладывал ребенка, дорогая, — скромно сообщил Якоб и отпил малаги из бокала, стоявшего на дубовом подсервантнике рядом с кусочком берлинской стены под стеклом. Потом сел на диван между Кристиной и Хенриком.
— Он засыпает за три минуты.
— На этот раз за сорок пять. О чем вы беседуете? Я пропустил что-то интересное?
— Не думаю. — Кристина едва заметно усмехнулась.
— Что тут может быть интересного? — неожиданно брякнул Роберт. — А когда можно будет идти спать без специального разрешения?
Наступила внезапная тишина. Странная тишина — в гостиной сидели девять взрослых, к тому же разгоряченных ужином людей.
— Прошу прощения, — спохватился Роберт. — Извини, мама. Мне кажется, я выпил немного лишнего.
— Не понимаю, о чем ты, — бодро сказала Розмари. — За что ты просишь прощения? Сейчас будет кофе. И чай. Кому кофе, кому чай.
Она исчезла в кухне в сопровождении старшей и самой благополучной дочери.
— Черт знает что, Роберт, — сказала Кристина с театральной интонацией. — И что ты хотел этим доказать?
Роберт Германссон пожал плечами. Вид у него был очень грустный. Он отпил пива из бокала, хотел, по-видимому, что-то сказать, но промедлил, упустил момент, и в следующий раз открыл рот через час.
— Я так понимаю, что все вы ждете какого-то разъяснения. — Он допил последние капли рассчитанного на полгода «Лафрога».
Остатки виски после ужина поделили поровну между всеми мужчинами, кроме Хенрика и Кристофера. Кристина сидела с бокалом красного вина, Эбба допивала вторую чашку зеленого чая, Розмари в кухне мыла посуду, Кельвин спал. Полдвенадцатого вечера.
Наконец-то, подумала Кристина. Нельзя избежать неизбежного.
— Или, может быть, что-то вроде извинения?
Несколько секунд молчания.
— Никто ничего не ждет, Роберт, — сказала Кристина. — Конечно, Хенрик, если хочешь, можешь отпить у меня вина.
— Конечно, никто ничего не ждет, — подтвердила Эбба, сделав паузу, которая вызывала сомнения в ее искренности. — Let bygones be bygones. [26] Ради бога. Единственное, чему может научить эта история, — искусству забывать. Думаю, это искусство знакомо и всем остальным.
Она огляделась, ища поддержки, но дождалась реакции только от Якоба Вильниуса — тот пожал плечами. Она резко сменила тему:
— Папа, а ты уверен, что завтра не повалит народ тебя поздравлять? Хенрик! Хватит пить!
— Уверен… не уверен, — проворчал Карл-Эрик. — У Розмари в запасе три торта и пять кило кофе на этот случай. Но если кто и придет, то до ланча. Вам не обязательно при этом присутствовать.
— А почему ты уверен, что до ланча? — спросила Кристина.
— Потому что я так написал в объявлении… — Карл-Эрик зевнул, — просьба не беспокоить после часа.
— Это же гениально! — сказал Якоб, наклоняя свой бокал, на дне которого все еще плескалось чуть-чуть благородного виски. — Если тебе понравился этот напиток, могу порекомендовать Гибралтар, раз уж вы все равно там будете. Дешевле напитков, чем в Гибралтаре, нет во всей Европе.
— Ты так считаешь? — спросил Карл-Эрик. — Ну да, надо же чем-то заполнить двенадцать — пятнадцать кубических метров…
— Значит, никто не ждет никаких объяснений? — спросил Роберт, оглядывая присутствующих. — А я все равно чувствую, что на меня что-то давит.
Кристина встала, опершись рукой на колено Хенрика:
— Роберт, очень прошу тебя — пойдем поговорим.
— С удовольствием. Очень хочется покурить.
Они вышли из гостиной, и туда, воспользовавшись открытой дверью, залетел ангел иного рода: Карл-Эрик опять зевнул, на этот раз еще более явно, а Лейф Грундт почесал затылок.
— Думаю, всем пора спать, — оценил ситуацию Якоб. — Пойду проверю Кельвина. Завтра ведь тоже день.
— И как сейчас в отеле? — неожиданно спросила Эбба. — Прилично? Я помню, как было раньше.
— Ты же никогда не останавливалась в Чимлинге в отеле! — заметила Розмари, входя в гостиную. — Может быть, кто-то хочет бутерброд? Или фрукты?
— На оба предложения ответ отрицательный, мамочка. — Эбба улыбнулась. — В мое время у отеля была репутация очень сомнительная.
— Нам показалось, что там вполне респектабельно, — сказал Якоб, — ни проституток, ни тараканов я не заметил. Впрочем, все может измениться, когда закроются рестораны.
— Фрукты? — безнадежно повторила Розмари. — Бутерброды? Что-нибудь еще?
— Ты что, голубка моя, не слышала? Все наелись до отвала, — сказал ее муж. — И, если ни у кого нет возражений, потерянному поколению пора на боковую.
— А куда делись Роберт и Кристина?
— Пошли покурить и поговорить на темы общественной морали, — сообщил Лейф. — Слушай, Эбба-Бебба, не пора ли и нам в коечку? Хочу встать пораньше и спеть моей красавице любовную песенку.
— А что, разве Кристина курит? — удивилась Розмари.
— Нет, курит Роберт, а Кристина отвечает за общественную мораль, — сострил Лейф Грундт. — Всем спокойной ночи.
— Нет, Якоб. Я хочу еще немного поговорить со своей семьей, что здесь странного?
Она ждала, что он хотя бы жестом выкажет свое несогласие, но не дождалась. Наверное, даже рад случаю получить очки и оправдать свой поспешный отъезд в среду ночью на завтрак с этим американским магнатом. Ее каприз ему только на руку. Это ее разозлило. Сама кую ему оружие, подумала она.
— О’кей, — только и сказал муж. — Я вызову такси, и мы поедем с Кельвином. Когда придешь, тогда придешь.
— Час, не больше. Пройдусь пешком, здесь десять минут ходьбы.
— Ты не должна недооценивать опасности провинциальных городов, — произнес он загадочную фразу.
Я ничего никогда не недооцениваю, подумала Кристина. В том-то вся и беда.
В четверть первого принадлежащая к потерянному поколению родительская пара уже спала. Во всяком случае, двери в спальню были закрыты и оттуда не доносилось ни звука. Ушли спать и Эбба Германссон Грундт с заведующим отделом «Консума» Лейфом Грундтом. Им была приготовлена старая девичья спальня Эббы.
Якоб и Кельвин Вильниусы уехали в отель в Чимлинге на такси.
На первом этаже виллы на Альведерсгатан, 4 остались только брат и сестра, Роберт и Кристина, и их племянники, Хенрик и Кристофер. Кристина посмотрела на часы.
— Еще полчасика, — сказала она. — Иначе мне будет нагоняй от старшей сестры.