Она, разумеется, не обнародовала широко эти комментарии, приберегала их на закуску к пиву. Две третьих следовательской группы позволяли себе пару раз в неделю после тяжелого рабочего дня заглянуть в ресторан «Лось» и посидеть часок за кружкой пива. Как может деревенская курица нести золотые яйца? — возражал ей Барбаротти. У этого парня полная тундра между ушами. Пейзаж стерильный, как… ну, в общем, как тундра.
И Бакман понимающе улыбалась.
Справедливости ради надо признать, что кое-каких результатов они все же достигли. Некоторые тупики, куда они случайно или намеренно сворачивали, были заметно длиннее других.
Джунгли мобильной связи, к примеру. Удалось же вычислить Йенса Линдеваля. Пока допросить его не удалось по одной простой причине — он решил провести рождественские каникулы в настоящих джунглях: в провинции Саба на Борнео. Но завтра утром его самолет приземлится в Арланде, и даже если никто другой не явится с цветами и объятиями, один встречающий ему обеспечен — инспектор Гуннар Барбаротти. Правда, без цветов, но с одним много раз продуманным вопросом.
Если, конечно, самолет из Сундсваля не приземлится где-нибудь в другом конце страны. Не говори «гоп». Этому-то он научился за многие годы.
Вообще с первым исчезновением продвинулись немного дальше, чем со вторым, хотя потом тоже все застопорилось. То, что Роберт Германссон звонил кому-то в 01.48 в ночь, когда он пропал, стало известно почти сразу. Дело осложнялось тем, что тот, кому он звонил, абонентом не являлся, а пользовался карточкой. Но и здесь не все было потеряно. Выяснилось, что владелец телефона живет в Чимлинге, — благодарение Богу, это не какая-нибудь старая любовница Роберта в другом конце страны. Значит, Роберт звонил кому-то, кто, по крайней мере на момент разговора, находился в Чимлинге. Естественно, установили наблюдение за этим тайным номером, проверили предыдущие звонки, но добились мало чего. Кроме Роберта на этот телефон никто не звонил. С него — да, звонили, четыре раза между пятым и пятнадцатым декабря. До рождественских событий.
Один звонок — Роберту Германссону в Стокгольм. Два — в пиццерию в Чимлинге. Один — в парикмахерскую. В пиццерии владелец высказал предположение, что кто-то, должно быть, решил заказать пиццу; в парикмахерской — что этот же кто-то записался на определенное время на стрижку. У обоих предприятий обслуживания было от 1200 до 1800 заказчиков. Сколько из них пользовалось услугами обоих, взялась вычислить математически одаренная Эва Бакман. Я применю теорию вероятности, мимоходом бросила она. Потратила кучу времени. Результат, который она доложила за кружкой пива в четверг вечером, был ошеломляющий — во всяком случае, для Гуннара, который по математике никогда не поднимался выше тройки. Эва представила совершенно точное число: четыреста тридцать три человека.
— И как ты сляпала эту цифру? — Скепсис инспектора Барбаротти нашел выражение в бестактной формулировке.
— Тебе объяснять бессмысленно: все равно не поймешь, — парировала Эва. — Роберт Германссон звонил одной из четырехсот тридцати трех женщин в Чимлинге. Придется искать ее в этой дамской парикмахерской.
Бакман-Эйнштейн потратила еще два дня, чтобы выяснить, кто стригся между пятым и двадцать третьим декабря. Количество заметно уменьшилось — осталось всего триста шестьдесят две дамы. Когда она закончила подсчеты, позвонила владелица этого фешенебельного заведения и пояснила, что они были вынуждены отказать примерно такому же количеству желающих. Под Рождество все хотели постричься. Бакман выругалась, пересчитала все заново и опять остановилась на цифре 433.
— Вот видишь?
— Я все вижу, о верховная жрица, — сказал Гуннар. Его способность соображать была на исходе.
Но он не мог не признать, что этот тупик оказался намного длиннее прочих, к тому же вполне мог принести какой-то результат.
А вот то, что ему позвонил Кристофер Грундт и сказал, что кое-что утаил при первом допросе, — это внушало надежду.
— А ты как думаешь, Бакман?
— А то, — сказала Бакман.
— У меня только один час, поэтому зайдем в кафе, и я запишу твои показания.
Кристофер кивнул.
Мальчик попросил колу, сам Барбаротти заказал двойной эспрессо. Лучше быть начеку — вполне могут быть какие-то детали, которые магнитофон не передаст. Они нашли столик за сломанным музыкальным автоматом.
— Итак… — Барбаротти нажал кнопку записи. — Что ты хотел сказать?
— Только не рассказывайте маме с папой, — попросил Кристофер.
— Гарантировать не могу. Обещаю молчать до последнего, но если обстоятельства потребуют…
— Вы знаете что-нибудь… ничего не случилось?
— Что ты имеешь в виду?
— Вы ничего больше не знаете про Хенрика?
Видно было, что мальчика что-то мучит. И скорее всего, не первый день. Все время отводит глаза, хватается то за стакан, то за бутылку, то за край стола. Да, что-то у него есть на совести, и давно. Под глазами темные круги, землистая кожа… ему же всего четырнадцать…
Хотя в это время года в нашей забытой Богом стране все так выглядят, подумал Барбаротти.
— Нет, — сказал он. — Мы по-прежнему ничего не знаем. Рассказывай, что ты от нас утаил.
Кристофер глянул на него и тут же отвел глаза:
— Тут есть одна штука… я прошу прощения, что не рассказал сразу, но я ему обещал.
— Хенрику?
— Да.
— Значит, ты ему что-то обещал. Продолжай.
— Я ему обещал никому не рассказывать… А теперь… теперь я понимаю, что я, может быть…
Он замолчал. Гуннар Барбаротти решил ему немного помочь.
— Ты уже не связан никаким словом, Кристофер, — сказал он как можно более проникновенно. — Если бы Хенрик был здесь, он бы сам освободил тебя от обещания. Мы должны сделать все, чтобы его вернуть, ты же ведь тоже так думаешь?
— А как вы думаете… он жив?
Надежда в голосе… слабая, но надежда. Очень слабая… парнишка оценивает ситуацию точно так же, как и я. Он вовсе не глуп.
— Не знаю, — сказал он вслух. — Ни ты, ни я не можем это знать. Но надеяться мы обязаны, поэтому должны сделать все, чтобы понять, что случилось с Хенриком. Правда?
Кристофер кивнул.
— Да… он удрал той ночью… я знал, что он удерет. Он собирался удрать.
— Вот как, — сказал Барбаротти. — Продолжай.
— Собственно, продолжать нечего. Это все. Он сказал, что должен ночью с кем-то встретиться, и просил помалкивать. Я обещал.
— И он ушел?
— Да… хотя я не знаю когда. Я заснул.
— А с кем он должен был встретиться?
— Не знаю.
— Не знаешь?
— Нет. Он сказал, что со старым приятелем. А я спросил: наверное, с девушкой?