— А он?
— А он сказал — да. С девушкой.
— Вот как, — задумчиво произнес Барбаротти и одним глотком превратил двойной эспрессо в одинарный.
Мальчик сидел неподвижно, уставясь на какое-то пятно на столешнице. Барбаротти вдруг представил себя католическим священником, исповедующим грешника.
— Но ведь и сейчас ты не все рассказываешь. — Он внимательно посмотрел на мальчика.
— Да… не все.
— Ты считаешь, что брат тебе соврал?
Кристофер дернулся:
— Откуда… откуда вы знаете?
Гуннар Барбаротти откинулся на стуле:
— Работаю давно. Кое-чему научился. Так что еще ты собирался рассказать?
— Я не думаю, чтобы это была девушка.
— Вот как… почему?
— Потому что… потому что он гей.
— Гей? С чего ты взял?
— Я воспользовался его мобильником… без спроса.
— И как можно по мобильнику определить, гей или не гей? Ты шутишь, что ли?
— Нет, по мобильнику нельзя… — Кристофер не удержался от смешка. — Я взял его мобильник, чтобы послать эсэмэску. И увидел сообщение… такое… я бы сказал…
— Однозначное?
— Вот именно. Однозначное. От парня, который… в общем, я нашел его в списке. Это парень по имени Йенс. Так что я не думаю, чтобы Хенрик ушел к девушке.
— А к кому? Кто бы это мог быть?
— Не знаю…
Гуннар Барбаротти и не ожидал другого ответа, но все равно почувствовал укол разочарования. Вот бы Кристофер и по этому пункту имел свои соображения.
— А если попробовать угадать?
Мальчик немного подумал.
— Честно? Понятия не имею. Может быть, к этому самому Йенсу… только как тот оказался в Чимлинге? Вряд ли… нет, не знаю. Это как бы…
— Что?
— Как бы чересчур для одного раза. Я только что узнал, что Хенрик гей, а тут он еще собрался куда-то среди ночи. Он всегда такой дисциплинированный… правильный. Мне даже трудно было во все это поверить.
— Я себе представляю, — сказал Гуннар. — А все это история с его гомосексуальностью… об этом никто не знал?
— Нет.
— А ты ему не говорил, что знаешь?
— Не успел… а даже если бы и было время, я ведь взял его мобильник без спроса, так что…
— Понятно. Значит, у него был какой-то план. Когда он тебе сказал, что собирается уходить?
— Вечером. За час, наверное.
— За час до чего?
— За час до того, как мы пошли спать.
— А ты можешь точно воспроизвести, что он тебе сказал?
— Не знаю… вряд ли я запомнил точно. Но ничего особенного… только что ему надо уйти на пару часов и чтобы я не проболтался. А я только спросил — ты с кем-то встречаешься? А потом спросил — с девушкой? А он говорит — да. Вот и все…
— А почему ты спросил насчет девушки?
— Не знаю… Как-то так… вылетело. Он же придумал эту самую Йенни из Упсалы… не хотел, чтобы мы знали. Я думаю, никакой Йенни не существует.
— Ну хорошо. Ты кому-нибудь еще об этом рассказывал?
— Нет, конечно. Я не хочу, чтобы они знали…
— Что твой брат — гей?
— Ну да. Я думаю — ну и что тут особенного, не он один. Но они-то… я знаю, они бы в обморок попадали. Ну, может, не в обморок, но расстроились бы страшно. А тут еще он пропал… Нет, я не хочу, чтобы они знали. Поэтому и молчал до последнего, не только потому, что обещал.
— Могу понять. А ты ничего не узнавал насчет этого Йенса?
— Каким образом? Как я мог узнать?
— Вот и хорошо. Тогда я тебе расскажу. Ты, кстати, совершенно прав — это был не Йенс. Йенса в Чимлинге не было, так что Хенрик встречался с кем-то еще.
— А откуда вам это знать?
— Потому что мы проверили Йенса. У него алиби. В ночь на двадцать первое он находился примерно в тысяче километров от Чимлинге.
У Кристофера отвалилась челюсть. В буквальном смысле — он с открытым ртом уставился на инспектора Барбаротти.
— Так вы знали?.. Вы знали, что…
— Позволь дать тебе совет, молодой человек… — Барбаротти вытащил из нагрудного кармана пиджака мобильник. — Если ты когда-нибудь надумаешь совершить преступление, причем захочешь обязательно попасться, воспользуйся этой штукой.
— Как это?
— Мы не прослушиваем разговоры. Во всяком случае, разговоры честных граждан. Но мы знаем, кто и кому звонит. Когда звонят, как часто и где кто находится в момент разговора. И если в Упсале живут два молодых человека, которые на протяжении двух недель звонят и посылают друг другу эсэмэски раз по десять на дню… естественно, мы можем сделать кое-какие выводы.
— Понял, — сказал Кристофер Грундт.
— Вот и хорошо, — сказал инспектор Барбаротти.
И никуда мы не продвинулись, подумал он, усаживаясь через час в кресло у иллюминатора и пристегивая ремни. Полупустой самолет, судя по косвенным признакам, собирался взлететь по расписанию. Топчемся на месте… Мы даже хуже, чем внутренние рейсы, пришел он к неожиданному заключению.
Самая большая ирония заключалась в том, если вспомнить его последнее нравоучение юному Кристоферу, что оно никак не подтверждалось фактами. Хенрик Грундт не пользовался мобильным телефоном. Он не звонил человеку, с которым собирался встретиться, он не посылал эсэмэски вроде «приду через полчаса». Вот это-то и было странным, решил Гуннар, вполуха слушая объяснения стюардессы, как себя вести в случае падения в океан. Откуда в Швеции океан? — рассеянно подумал он.
Но что означал этот факт телефонного молчания? Если Хенрик с кем-то договорился встретиться ночью, он же должен был как-то договориться, назначить время, место… А как он мог это сделать? Полицейским специалистам удалось проникнуть в его компьютер в Упсале и прочитать всю переписку. Многое и в самом деле подтверждало его гомоэротические опыты в конце нояб ря — начале декабря, но там не было ни слова о предстоящей встрече с кем-то в Чимлинге. Он никому не звонил, ни со своего телефона, ни с какого другого. Единственная возможность — он встретился с искомым персонажем с глазу на глаз и договорился о встрече.
А когда? Когда он мог это сделать?
И наконец, последний вопрос — кого? Кого, черт бы его побрал, встретил Хенрик в Чимлинге? Правильно заметил его младший брат — он не знал в Чимлинге ровным счетом никого. Может быть, какой-то знакомый из Упсалы? Знакомый, по какой-то причине оказавшийся в Чимлинге? В этой дыре? Собрался встретить там Рождество?
Еще один гомосексуальный партнер? Не Йенс Линдеваль, а другой?