— Генри, вы для этого и родились.

За нами поднялся англичанин.

— Постойте. Могу я узнать имя молодого человека?

— Да-да, — встал со своего места шотландец. — Хороший вопрос.

И конечно, то же самое сделал и ирландец.

— Скажите-ка нам.

Принц медленно повернулся к ним и распростер руки, защищая меня.

— Идите, — резко бросил он. И с улыбкой обратился к юридической фирме Холворма, Квилинана и Килбрета, к тем жалким отступникам, анекдот о которых так и недорассказал мой дед. — Его зовут Генри Ламб, — сказал Артур. — И он — механизм вашего уничтожения.

Внезапно англичанин, ирландец и шотландец набросились на нас, они шипели от злости и двигались быстрее, чем любое человеческое существо. Клацая зубами, орудуя ногтями, они отталкивали принца и тянулись ко мне, словно гончие, у которых отнимают добычу. Шотландец был прав — в этих существах действительно осталось мало человеческого.

— Идите! — закричал принц, схватившийся с англичанином. — Бога ради, делайте то, что вы должны делать.

Я взялся за ручку двери и вдруг почувствовал, как меня тянут за рубашку. Ирландец и шотландец явно намеревались сразиться со мной в рукопашной. Но я помнил свой долг и решительно высвободился из их хватки.

Они уже не могли меня остановить. Я вошел внутрь и на долю секунды…

…снова оказался в 1986 году, мне снова было восемь лет, и я шел на съемочную площадку, чтобы произнести свою остроту. Я почувствовал жар студийных вспышек, увидел операторов, ухватил краем глаза деда — он смотрел на меня и терпеливо ждал, когда я произнесу написанные им слова.

Потом обман рассеялся, и остались только я и генеральный директор — скопление зубов, щупалец, когтей и громадный молочно-белый глаз, словно выдолбленный зубилом, — видение мисс Морнинг во плоти.

Хотелось закричать. Способность к рациональному мышлению тут же оставила меня, я почувствовал слабость и уже был готов потерять сознание, как в день первой встречи с Дедлоком. Но все же мне удалось удержаться на ногах. И даже выдавить из себя единственное, что пришло в голову, — старую дурацкую шутку, которую никто не понимал и которая до сих пор преследовала меня. Мою реплику. Ту самую старую реплику. Заклинание в самой сердцевине Процесса.

«Я тут ни при чем…»

Слишком поздно поняв, что происходит, чудище стало сопротивляться, используя силу своего могучего разума против моего. Слыша, как пульсирует кровь в голове, я собрал последние силы и договорил фразу.

«Это дед виноват».

Процесс сделал свое дело — согнул время, сжал материю, и, словно издалека, я увидел свое прошлое, лежащее передо мной, как железнодорожные пути, ведущие к одному пункту назначения, конечной станции, давным-давно выбранной для меня. Процесс выхолостил меня, изменил для единственной цели — чтобы удержать джинна в бутылке, паука в банке.

То, что случилось потом, было похоже на втягивание, всасывание, вдыхание. Я чувствовал, как эта тварь, громадный змий, чудище о семи головах, яростно борется со мной, бьется и противится моему притяжению, но в конце концов я втянул его в себя и связал там, в глубине, где должна находиться моя душа.

29

Город, конечно, выжил, как и всегда выживал.

С другой стороны, деятельность Директората официально прекращена. Дедлок, Джаспер, Барнаби и Стирфорт сгинули, война закончилась, а тайны программы «Дубль», к счастью, ушли в небытие вместе с человеком, чье настоящее имя (если верить хоть чему-то из того, что он говорил мне) было Ричард Прайс, в тот момент, когда он накачался до счастливой бесчувственности в номере для новобрачных одного из лучших отелей Лондона.

Но я подозреваю, что Директорат не исчез до конца. Слишком долго он боролся за существование, слишком трудные пережил времена, чтобы исчезнуть вот так, не оставив и следа. Думайте об этом, что хотите, но не признать тараканью способность к выживанию у этого учреждения вы не можете. И потом, насколько мне известно, несчастная, преображенная Барбара остается на свободе.

Если сущность Левиафана съежилась и сжалась внутри меня, то его физическая оболочка, его мертвая плоть все еще качалась на волнах Темзы, остывала и начала разлагаться. Многие ученые проявляли к нему жаркий интерес, хотели вскрыть и исследовать, но в конце концов ради здоровья граждан и безопасности государства тушу решили просто сжечь, громадный змий был предан огню, а могущественная корпорация Левиафан, лидер рынка хранения и поиска информации, по частям засунута в топку.

Чтобы извлечь чудовище из воды, распилить и расчленить его для транспортировки, потребовались неимоверные усилия военных и гражданских служб по ликвидации чрезвычайных ситуаций, тем не менее времени на это ушло немало. Мясо начало разлагаться с невероятной скоростью, и, поговаривают, вонь висела на улицах несколько дней.

Те, кто приложился к щупальцам, почили вечным сном. На Трафальгарской площади прошла довольно слезливая поминальная служба под председательством премьер-министра, который, на счастье, оказался в Женеве во время снегопада, хотя эти события и заметно его состарили. Некоторым из его кабинета повезло гораздо меньше.

Те, кто не добрался до реки и не наглотался жидкой информации, быстро оправились. Было, конечно, много всякой неразберихи, возмущенных опровержений, слезных признаний и в конечном счете немало приторной скорби. В тот день многие люди оказались на грани гибели, но в большинстве своем были спасены. В конце концов все сделали единственное, на что были способны, — вздохнули поглубже и с удвоенной энергией вернулись к жизни, и водворился прежний заведенный порядок, с его рабочими неделями, утренними поездками и ежедневной толкотней в центре города.

Ну и конечно, я. Я тоже остался в живых.

После того как ловушка Процесса захлопнулась, все почернело, и из того, что происходило дальше, я запомнил только мимолетные вспышки, словно выхваченные из темноты. Вот сильные руки вытащили меня из воды, влили в горло какую-то теплую укрепляющую жидкость, опустили на что-то мягкое, и началась долгая убаюкивающая поездка в машине.

Когда меня нашли, я, судя по всему, был в горячке, без конца бормотал про снег, генерального директора, информацию. Первое, что я помню, это пробуждение здесь, в постели в Хайгрове, [70] где вы столько сделали, чтобы ликвидировать ущерб, нанесенный ошибками и заблуждениями ваших предков, и где вы проявили столь любезное гостеприимство, благодаря которому я чувствовал себя как дома.

С огромным удовольствием я узнал, что вас, вашу милую жену и меня ждет радость — ни больше ни меньше, чем рождение вашего сына или дочери, чье появление сейчас, когда я пишу эти строки, ожидается со дня на день.