— Ньют, пойдём со мной! С нами ты будешь в безопасности. Это всё же лучше, чем...
Ньют расхохотался, при этом его голова пару раз нелепо дёрнулась.
— Убирайся, Томми. Пошёл вон!
— Давай уйдём вместе! — умолял Томас. — Я свяжу тебя, если тебе так будет спокойнее...
Лицо Ньюта вдруг исказилось от бешенства.
— Заткнись, долбаный предатель! — яростно закричал он. — Ты прочёл мою записку? Ты даже в такой вшивой мелочи не хочешь мне помочь! Всё в герои метишь, как всегда? Я тебя ненавижу, сволочь! И всегда ненавидел!
«Он не понимает, что говорит, — твердил себе Томас, однако от этого не становилось легче.
— Ньют...
— Это всё ты виноват! Почему ты не остановил их, когда первые Создатели умерли? Ты мог что-нибудь придумать! Но нет! Тебе надо было продолжать, стать спасителем мира, героем, мать твою! Ты заявился в Лабиринт и пёр напролом, ни о ком никогда не думал, кроме себя самого! Что, не нравится?! Признай — тебе хотчется, чтобы все на тебя молились, чтобы о тебе помнили, чтобы тебе поклонялись! Надо было сбросить тебя в Ящик, как только ты оттуда выполз!
Лицо Ньюта побагровело, изо рта летела слюна. Сжав кулаки, он медленно двинулся вперёд.
— Отойди с дороги! — завопил Лоренс из фургона. — Я ему сейчас башку снесу!
Томас обернулся.
— Не смей! Мы с ним сами разберёмся. Не вздумай стрелять! — Он снова обратился к другу: — Ньют, не надо, остановись! Послушай меня. Я знаю, что там, в душе, ты всё тот же Ньют, мой друг...
— Я ненавижу тебя, Томми, ненавижу! — Ньют был теперь всего в нескольких футах от него, и Томас отступил на пару шагов. Жалость и боль за друга уступила место страху. А тот продолжал выкрикивать: — Ненавижу, ненавижу, ненавижу! Я столько для тебя сделал, через такую кучу плюка прошёл в долбаном Лабиринте, а ты не можешь оказать мне одну-единственную дерьмовую услугу! Ведь это же всё, о чём я тебя просил! Смотреть не могу на твою грёбаную харю!
Томас отступил ещё на пару шагов.
— Ньют, прекрати. Они будут стрелять, если ты не остановишься. Выслушай меня! Пойдём в машину. Ну, давай я тебя свяжу! Дай же мне шанс!..
Ньют с диким воплем бросился на него. Фургон рявкнул огнём, но граната, треща разрядами, вонзилась в асфальт, не причинив Ньюту вреда. Томас застыл в ступоре, а его друг налетел на него, повалил на землю. Юноша упал, хватая ртом воздух. Ньют налёг на него всем своим весом.
— Надо бы вырвать у тебя зенки, — орал он, брызжа слюной. — Дать тебе урок, полечить от глупости! За каким чёртом ты сюда припёрся? Ожидал, что я тебе на шею брошусь? А? Хотелось посидеть и повспоминать добрые старые деньки в Приюте?
Томас в ужасе замотал головой. Свободной рукой он нащупал за поясом пистолет.
— Хочешь на хрен узнать, как я охромел, Томми? Я тебе не рассказывал? Хочешь знать?!
— Что произошло? — прохрипел Томас, пытаясь выиграть время. Его пальцы охватили рукоятку пистолета.
— Я пытался убить себя! Забрался повыше на хреновую стену и бросился вниз! Алби нашёл меня и приволок в Приют — еле успели до закрытия дверей. Я ненавидел Лабиринт, Томми. Я ненавидел каждую секунду, которую провёл там! И всё это... твоя... вина!
Он внезапно извернулся, ухватил руку Томаса, сжимавшую оружие, и дёрнул её на себя, так что дуло упёрлось прямо ему в лоб.
— Исправляй, что натворил! Убей меня, пока я не стал таким же, как эти людоеды! Убей меня! Я же просил тебя! Именно тебя. Убей меня!
Томас попытался вырвать руку, но Ньют всегда отличался большой физической силой.
— Не могу, Ньют... не могу... — лепетал Томас.
— Можешь, мать твою! Сделай хоть одно доброе дело в твоей паршивой жизни!
Всё тело Ньюта сотрясалось, голос превратился в хриплый, лихорадочный шёпот:
— Убей меня, трус долбаный. Докажи, что ты не окончательное падло. Освободи меня.
Эти слова ужаснули Томаса до глубины души.
— Ньют, может быть...
— Заткнись! Ничего не может быть! Я тебе доверился! Стреляй!
— Не могу...
— Стреляй!
— Нет!
Как у Ньюта язык повернулся требовать от него такого? Как мог Томас убить одного из своих лучших друзей?
— Убей меня, или я сам тебя укокошу! Убей меня! Убей!
— Ньют...
— Я не хочу стать одним из них! Делай!
— Я...
— УБЕЙ МЕНЯ!
Глаза Ньюта внезапно прояснились, как будто здравый рассудок на мгновение вернулся к нему. Он прошептал:
— Пожалуйста, Томми. Пожалуйста...
Сердце Томаса провалилось в чёрную бездну. Он закрыл глаза и нажал на курок.
Он услышал, как пуля вошла в плоть и пробила кость, почувствовал, как тело Ньюта вздрогнуло и скатилось на мостовую. Томас перевернулся на живот, кое-как поднялся на ноги и, наконец открыв глаза, понёсся к фургону. Он бежал и не мог заставить себя оглянуться и посмотреть, что сделал с собственным другом. Он бежал, едва не теряя рассудок от ужаса, скорби и чувства вины, и из глаз его катились слёзы.
— Быстро в машину! — заорал Лоренс.
Томас прыгнул в открытую дверь и захлопнул её за собой. Фургон тут же сорвался с места.
Все молчали. Томас уставился невидящим взглядом в переднее окно. Он убил своего лучшего друга. Всадил пулю ему в голову. Неважно, что тот сам этого хотел, просил об этом, даже умолял. Важно, кто нажал на курок, и это был Томас. Внезапно на него повеяло ледяным холодом. Всё его тело тряслось, как в лихорадке.
— Что я наделал... — пробормотал он, но остальные не сказали ни слова.
Окончание поездки слилось для Томаса в одну сплошную туманную полосу. По дороге им встретились и другие хряски, даже пришлось выпустить в них пару гранат. Затем фургон выехал за городскую стену, миновал ограду вокруг маленького аэродрома и нырнул в огромные ворота ангара, бдительно охраняемые усиленным нарядом «Удара правой».
Ни у кого не было охоты разговаривать. Томас машинально делал то, о чём его просили, шёл туда, куда приказывали. Они поднялись на борт «айсберга» и отправились проверять готовность судна к полёту; юноша с отсутствующим видом плёлся за своими спутниками, храня полное молчание. Пилот ушла в кабину — запустить двигатели, Лоренс тоже куда-то исчез. Томас свалился на диван в кают-компании и уставился в потолок.
С самого момента убийства Ньюта он ни разу не вспомнил о предстоящем ему рискованном задании. М-да... Он с таким трудом и потерями сбежал из ПОРОКа, а теперь возвращается туда сам, добровольно...
Ну и ладно. Сделанного не воротишь. Он знал, что теперь его до конца жизни будут преследовать страшные картины: задыхающийся, истекающий кровью Чак и дикие, безумные глаза Ньюта. И особенно тот последний момент, когда эти глаза прояснились и наполнились невыразимой, мучительной мольбой.