— Ты хоть имеешь представление, что вчера произошло?
— Да.
— Тогда ты, черт возьми, можешь догадаться, что сегодня у меня нет желания говорить о моей умершей дочери с человеком, который мне совершенно безразличен.
В большой красивой гостиной висели часы. Из тех, что громко тикают, каждая секунда словно удар грома. Вернон всегда удивлялся, как люди выносят это, но сейчас звук показался ему приятным, он разрушал плотную тишину.
— Тебе не понять.
Финниган впервые с тех пор, как они сели пить кофе, встретился с Верноном взглядом.
— Ты не представляешь, каково почти двадцать лет каждый день, каждый час думать о смерти человека. Ты, черт подери, и вообразить себе не можешь, как сильно можно ненавидеть.
Глаза Финнигана были красными и блестели, казалось, он сейчас расплачется.
— Ты не понимаешь! Теперь он мертв! Я видел его мертвым! И это не помогло!
Он поднес руку к глазам и сильно потер их.
— Нисколечки не помогло! Она была права. Алиса была все время права. Понимаешь ты, как тяжело мне сознавать это? Что из моей ненависти ничего не вышло! Моей дочери нет. Ее так и нет!
Эдвард Финниган наклонился к столику, лицо почти касалось столешницы. Поэтому он не увидел, как на лице Вернона, прежде чем тот заговорил, на миг мелькнула улыбка.
— Туалет? Могу я воспользоваться им?
Вернон пошел туда, куда указал ему Финниган, — через кухню и холл. Но, дойдя до туалета, он не остановился, а поспешно спустился в подвал, к тиру, где ждал Финнигана в прошлый раз. Он остановился перед висящим на стене оружейным шкафом, намотал на руку полиэтиленовый пакет и открыл дверцу. Пистолет, который он искал, лежал в глубине на второй полке. Он помнил, что Финниган положил его туда, предварительно разрядив. Вернон поднял его, осторожно, не снимая с руки пакета, чтобы сохранить имеющиеся отпечатки.
Это заняло не больше пары минут.
Он снова поднялся, положил пистолет в бумажную сумку, потом вошел в туалет и слил воду. Финниган сидел в той же самой позе, уставившись пустым взглядом в крышку стола.
— Я пришел поговорить об Элизабет.
— Ты уже это сказал. А я ответил, что сегодня неподходящий день.
— Вполне подходящий. Тебе понравится. Но сперва немного о Джоне.
— Ни слова больше о нем в этом доме!
Финниган ударил кулаком по столику так, что стеклянный подсвечник, стоявший на краю, упал на паркет и раскололся надвое.
— Больше никогда!
Вернон сохранял спокойствие, он говорил тихим голосом:
— Я не уйду отсюда до тех пор, пока ты не выслушаешь то, что я хочу сказать.
Казалось, Финниган вот-вот набросится на него с кулаками. Они стояли друг перед другом, бледное лицо Финнигана пошло красными пятнами, он тяжело дышал, но Вернон Эриксен был высоким и плечистым, Финниган постоял, сверля его злобным взглядом, а потом почти без сил опустился на диван.
Эриксен внимательно следил за ним, хотел удостовериться, что верно понял его реакцию.
— За побег Джона Мейера Фрая в первую очередь отвечаю я.
Эдвард Финниган сжался, когда начальник охраны встал перед ним и начал рассказывать, как приговоренный к смерти заключенный, убийца его дочери, выбрался из камеры в Death Row и потом шесть лет жил на свободе в другой части света. За полчаса Эриксен сообщил ему в малейших деталях все обстоятельства побега: медицинские приготовления, которые создали иллюзию смерти осужденного, потом поездка в Канаду, а оттуда через Россию в столицу Швеции. Он долго объяснял, как была организована транспортировка из тюремного морга в автомобиль, ждавший за воротами, это был его любимый момент: побег из тюрьмы — это было ему ближе, чем возня с лекарствами и фиктивный паспорт. Широко улыбаясь, Вернон описывал мешок для трупов, в котором, как заявили два врача, необходимо доставить тело на вскрытие в Колумбус. Никому и в голову не пришло раскрыть мешок и проверить, а когда транспортный автобус разгрузили и тот поехал назад в Маркусвилл, мешок быстренько перенесли в автомобиль, ожидавший на той же самой парковке.
Финниган не пошевелился. Не сказал ни слова. Вернон смотрел на человека, который лежал на диване обхватив руками живот, и почувствовал успокоение. Все эти годы он думал об этом, теперь он был у цели.
— Но это не Джон убил твою дочь.
Он словно ударил Финнигана.
— Человек, которого вчера казнили, чего ты так долго ждал, был невиновен.
Финниган попробовал подняться, но рухнул назад — руки не держали его.
— Вы с Алисой редко бывали дома до восьми вечера. И до этого времени дом был в полном распоряжении Элизабет. Я видел, когда Джон ушел отсюда, они обнялись на прощание в дверях, а потом он ушел.
Вернон продолжал следить за Финниганом, хотел видеть его лицо, как оно изменится, когда он все узнает.
— Я вошел сюда через десять минут после его ухода. Он обнимал ее, они занимались любовью, как обычно, когда вас не было дома. Вы этого не знали? Отпечатки пальцев, его сперма — они были по всему ее телу. Мне потребовалось всего несколько минут, не больше, она осталась лежать на полу, когда я закрыл за собой дверь.
Вернон говорил и говорил, пока Финниган не бросился на него в ярости, пытаясь ударить его по лицу сжатыми кулаками. Все так, как и было задумано. Побагровевший человек кричал, дрался и кусался, а Вернон позволял ему это до тех пор, пока не убедился, что они обменялись кровью и частичками кожи.
Тогда он нанес один-единственный точный удар Финнигану в грудь, и тот сразу потерял сознание. Затем Вернон поспешил в холл, достал из пакета тонкую тряпку и флакон с эфиром.
Он все рассчитал — Эдвард Финниган пролежит без сознания полтора часа: ровно столько, сколько требуется.
Вернон Эриксен никогда прежде не встречался с Ричардом Хайнсом, хотя уже больше десяти лет читал его статьи в «Цинциннати пост» о системе правосудия. Он не всегда разделял оценки журналиста, но ценил точность и выверенность его формулировок. Результаты расследований Хайнса всегда подтверждались, а его утверждения, пусть неудобные, оказывались верными.
Они договорились о встрече в маленьком кафе на въезде в Маркусвилл, в десяти минутах ходьбы от дома Финнигана. Вернон знал, что тесный зал в это время обычно почти пуст. Одинокая официантка, какой-нибудь шофер-дальнобойщик, а в остальном — только крошки на столах да заезженная музыка из дешевых динамиков.
Ричард Хайнс уже сидел за столиком, — легкое пиво и бутерброд с чем-то, похожим на ростбиф. Он оказался меньше ростом, чем Вернон себе представлял, худощавый мужчина от силы килограммов шестидесяти, с живыми глазами и улыбкой шириной во все его узкое лицо.
— Эриксен?
Вернон кивнул и, прежде чем сесть напротив, посмотрел на официантку и указал на бутылку пива перед Хайнсом.