— Не… Невозможно, чтобы его там не было. — Граф тоже говорил тихо и взволнованно, но только не виновато. — На каком-то уровне. Несмотря ни на что.
— Я… Да. Понимаю. Извини. — Она снова села. Марк вздохнул с облегчением. — Хотя, право же, чтобы считаться барраярским графом, нужно удивительно мало. Посмотри, какие странные типы сейчас заседают в Совете. Или, в некоторых случаях, не являются туда. Сколько, ты говоришь, прошло с тех пор, как голосовал граф Фортьенн?
— Его сын уже достаточно взрослый, чтобы занять его место, — ответил граф. — К нашему великому облегчению. В последний раз, когда требовалось единогласное решение, Старшему оруженосцу Совета пришлось насильственно вывозить графа из его резиденции. Он застал там совершенно невероятную сцену… ну, граф находит своим телохранителям несколько необычное применение.
— И к ним предъявляются несколько необычные требования, насколько я понимаю.
Судя по голосу графини, она ухмыльнулась.
— А это ты откуда узнала?
— Элис Форпатрил.
— Я… даже не стану спрашивать, откуда знает она.
— Очень мудро. Но речь о том, что Марку придется очень и очень постараться, если он надумает стать худшим в Совете. Они не так хороши, как желают казаться.
— Фортьенн — самый гадкий пример. Это нечестно. Совет графов действует исключительно благодаря редкостной преданности очень многих. Он пожирает людей. Но… графы — это еще полбеды. Гораздо острее стоит вопрос с округом. Примут ли его там? Неуравновешенную копию изуродованного оригинала?
— Они приняли Майлза. По-моему, они даже гордятся им. Но… Майлз сам этого добивается. Он излучает столько преданности, что они невольно отражают какую-то часть.
— Интересно, что излучает Марк, — задумался граф. — По-моему, он больше похож на какую-то живую черную дыру. Свет в нее заходит, но наружу не выходит ничего.
— Дай срок. Он все еще боится тебя. Думаю, это чувство вины из-за того, что он столько лет был твоим потенциальным убийцей.
Марк съежился еще сильнее. У нее не глаза, а настоящий рентген! Какая пугающая союзница — если действительно союзница.
— У Айвена, — медленно проговорил граф, — проблем с популярностью в округе не будет. И пусть неохотно, но мне кажется, он даст то, что нужно Совету. Он не будет ни худшим, ни лучшим, но по крайней мере средним.
— Именно этой системой он пользовался, чтобы окончить школу, Императорскую академию и пережить службу в армии, — сказала графиня. — Середнячок-невидимка.
— Досадно смотреть. Он способен на большее.
— Находясь так близко к престолу, насколько блестящим он смеет быть? Он притягивал бы заговорщиков, как фонарь насекомых. За него хватались бы все, кому нужна яркая фигура, чтобы возглавить партию. Он только прикидывается дурачком. На самом деле он умнее всех нас.
— Оптимистическая теория, но если Айвен настолько расчетлив, как ему удалось стать таким буквально с пеленок? — жалобно спросил граф. — Ты изображаешь его пятилетним Макиавелли, милая капитан.
— Я не настаиваю на своем толковании, — успокоила его графиня. — Но речь идет о том, что, надумай Марк жить, например, в Колонии Бета, Барраяру удастся как-то существовать и дальше. Даже твой округ скорее всего не погибнет. И Марк все равно не перестанет быть нашим сыном.
— Но мне хотелось оставить несколько больше… Ты все возвращаешься к этой мысли. О Колонии Бета.
— Да. Тебя это удивляет?
— Нет. — Он заговорил совсем тихо. — Но если ты увезешь его на Колонию Бета, у меня не будет возможности узнать его.
Графиня ответила не сразу, но голос ее звучал твердо:
— На меня эта жалоба произвела бы гораздо большее впечатление, если бы по тебе было заметно, что ты хочешь его узнать. Ты избегал его почти так же старательно, как он — прятался от тебя.
— Я не могу из-за личного кризиса отложить все правительственные дела, — чопорно возразил граф. — Как бы мне того ни хотелось.
— Насколько я помню, ради Майлза ты это делал. Вспомни, сколько времени ты проводил с ним, здесь и в Форкосиган-Сюрло… Ты как вор крал время, урывал его то тут, то там: утро, день… Сколько получалось. И все это время на бегу протаскивал регентство через полдюжины крупных политических и военных кризисов. Ты не можешь лишить Марка тех преимуществ, которые имел Майлз, а потом обвинять его в том, что ему не удается затмить Майлза.
— Ах, Корделия, — вздохнул граф, — я тогда был моложе. Я теперь уже не тот па, который был у Майлза двадцать лет назад. Тот человек ушел, сгорел.
— Я и не прошу, чтобы ты пытался быть тем па, которым был тогда. Это нелепо. Марк не ребенок. Я только прошу, чтобы ты постарался быть тем отцом, какой ты сейчас.
— Милая капитан…
После паузы графиня решительно сказала:
— У тебя было бы больше времени и энергии, если бы ты вышел в отставку. Наконец, отказался от поста премьер-министра.
— Сейчас?! Подумай, Корделия! Я не имею права потерять контроль именно сейчас. Если я стану просто графом, я выпаду из цепочки командования, я потеряю власть вести розыски.
— Чепуха. Майлз — офицер Службы безопасности. Сын он премьер-министра или нет, они все равно станут его искать. Преданность своим — одно из немногих привлекательных качеств Службы.
— Они будут вести розыск в пределах разумного. И только будучи премьер-министром, я могу заставить их пойти дальше.
— Не думаю. По-моему, Саймон Иллиан ради тебя вывернется наизнанку, даже если ты будешь мертвый и в могиле, милый.
Когда граф наконец снова заговорил, голос у него был страшно усталый.
— Три года назад я был готов уйти от власти, передав ее Квинтиллиану.
— Да. Я была в восторге.
— Если бы только он не погиб в той глупой авиакатастрофе! Такая бессмысленная трагедия. Даже не убийство!
Графиня мрачно расхохоталась:
— По-настоящему бессмысленная гибель, по барраярским меркам. Но — я серьезно. Пора остановиться.
— Давно пора, — согласился граф.
— Отойди в сторону.
— Как только позволят обстоятельства.
Она помолчала.
— Ты все равно никогда не будешь достаточно толстым, милый. Лучше отойди.
Марк сидел, скрючившись, потеряв способность двигаться. Одна нога у него совершенно онемела. У него было такое чувство, будто его пропахали и проборонили, обработали почище, чем та троица в тупике. Да, графиня вести бой обучена.
Граф усмехнулся, но ничего не ответил. К громадному облегчению Марка, оба встали и вышли из библиотеки. Как только за ними закрылась дверь, он скатился на пол и принялся разминать затекшие ноги. Его трясло. Наконец он закашлял, блаженно восстанавливая дыхание. Марк не знал, плакать ему или смеяться, а потому просто хрипло дышал, глядя, как вздымается и опадает его живот. Он чувствовал себя жирным. Он чувствовал себя сумасшедшим.