Рубан представил своих коллег. Сам Рубан был невропатологом. Следующим, а может, и первым, по значимости шел контр-адмирал доктор Авакли, биокибернетик. Авакли входил в группу врачей, которые вживляли всем барраярским пилотам прыжковых кораблей мозговые имплантаты, и это была единственная на Барраяре технология, имеющая хоть что-то общее с чипом, вживленным Иллиану. Авакли в отличие от кругленького Рубана был высоким, худощавым, суровым, уже начинающим лысеть. Майлз понадеялся, что последнее – признак высокого интеллекта. Двое других оказались помощниками Авакли.
– Благодарю вас, господа, – произнес Майлз, когда процедура знакомства завершилась. Он сел, за ним сели и остальные. Кроме Рубана, явно выбранного спикером.
– С чего вы хотите, чтобы я начал, милорд Аудитор? – спросил Рубан.
– Э-э-э… С самого начала.
Рубан послушно принялся перечислять длинный список произведенных исследований, подкрепляя свой рассказ видеопоказом данных и результатов.
– Прошу прощения, – через несколько минут перебил его Майлз. – Наверное, я не совсем точно выразился. Можете пропустить все отрицательные результаты. Давайте только положительные.
Повисла короткая пауза, затем Рубан сказал:
– Короче, никаких признаков неврологических нарушений я не обнаружил. Физиологический и психологический стрессы, достаточно сильные, по моему мнению, являются скорее следствием, чем причиной биокибернетического срыва.
– Вы согласны с таким заключением? – спросил Майлз у Авакли. Тот кивнул, хоть и слегка поджав губы, что, видимо, должно было означать, что человеку вообще-то свойственно ошибаться. Авакли с Рубаном обменялись кивками, и Авакли сменил невропатолога у пульта головидео.
Авакли дал изображение внутренней структуры чипа. Майлз облегченно вздохнул. У него были некоторые опасения, что медицинская служба Имперской безопасности за тридцать пять лет утратила справочник пользователя, но у врачей, похоже, имелась масса сведений об имплантате Иллиана. Чип представлял собой чрезвычайно сложный сандвич из органических и неорганических молекулярных слоев, около семи сантиметров шириной и полсантиметра толщиной, установленный вертикально между двумя долями мозга Иллиана. По сравнению с ним имплантат прыжкового пилота казался просто детской игрушкой. Наиболее сложным являлся участок, отвечающий не за сбор, а за выдачу информации, хотя и тот и другой являлись самообучающейся системой, которая начинала работать после вживления чипа.
– Повреждение затронуло органическую или неорганическую часть? Или обе? – спросил Майлз у Авакли.
– Органическую, – решительно ответил врач. – Почти наверняка.
Авакли относится к тем ученым, которые никогда не говорят того, в чем не уверены, – понял Майлз.
– К сожалению, – продолжил Авакли, – чип не может быть отключен. Там нет никакого выключателя. Только тысячи и тысячи нейронных нитей, покрывающих всю поверхность.
Ничего удивительного. Ведь император Эзар рассматривал чип как сверхнадежное хранилище данных.
– Так… Я всегда считал, что чип работает параллельно с обычной памятью Иллиана. Он ведь не заменяет ее, верно?
– Совершенно верно, милорд. Субъекты, подвергшиеся такой операции, обладают двойной памятью о событиях. И это, судя по всему, является основным фактором возникновения у них в дальнейшем шизофрении. Своего рода внутренний дефект. Причем не чипа, а человеческого мозга.
Рубан кашлянул, вежливо выражая несогласие с этой теорией.
Должно быть, Иллиан – прирожденный шпион. Держать в голове больше одной реальности и не сойти с ума – несомненно, признак величайших шпионских способностей.
Авакли продолжил глубоко научный рассказ о трех предложенных способах возможного отключения чипа. Все они выглядели недоработанными и не гарантировали успешного результата. Сам Авакли, описывая их, вовсе не выглядел довольным и исполненным энтузиазма. Все они требовали многочасовых микронейрохирургических операций. Рубан постоянно кривился.
– Итак, – перебил наконец Майлз, – что случится, если вы извлечете чип?
– Пользуясь обычной терминологией, – ответил Авакли, – это приведет к шоку и смерти. Ясно, что последствия такой операции должны быть именно таковы, чтобы предотвратить… э-э-э… кражу.
Верно. Майлз представил себе Иллиана, со вскрытой головой, оставленного умирать… Кто-то когда-то тоже, видимо, представлял себе нечто подобное. Поколение Эзара – сплошные параноики.
– Чип невозможно изъять в целости из его органической матрицы, – продолжил Авакли. – Во всяком случае, шансы извлечь из него потом информацию минимальны.
– А если не извлекать?
– Протеиновые цепи не выказывают признаков замедления распада.
– Иначе говоря, выражаясь научным языком, чип превращается в месиво в голове Иллиана. Адмирал Авакли, что, по вашему мнению, послужило причиной поломки чипа?
Авакли нахмурился:
– Саморазрушение от старости или какая-то химическая или биологическая атака. Для того, чтобы подтвердить вторую версию, мне нужно разобрать чип на части.
– Так… значит, нет никакой возможности снять чип, починить и поставить на место.
– Именно так.
– И вы не можете починить его in situ, [4] не зная точной причины расстройства, которую вы не можете определить, не вынимая чип для детального изучения. Что ведет к разрушению последнего.
Авакли поджал губы и холодно кивнул, соглашаясь с кратким изложением сути вопроса.
– Боюсь, о починке и речи быть не может. Я пытался разработать схему постепенного отключения системы.
– В таком случае, – продолжил Майлз, – вы неправильно поняли смысл моего первого вопроса. Я хочу знать, что будет с Иллианом, если чип извлечь.
Авакли жестом, как бы перебрасывая мяч, переадресовал вопрос Рубану.
– С уверенностью мы ничего сказать не можем… – протянул Рубан.
– Но шансы оценить вы можете? Не превратится ли он снова, я имею в виду в смысле памяти, в двадцатисемилетнего?
– Нет, не думаю. Извлечение чипа без попыток сохранить сам чип – довольно простая операция. Но мозг – штука сложная. Например, мы не знаем, как за тридцать пять лет мозг выстроил свои естественные цепочки вокруг имплантата. Плюс чисто физиологические проблемы. То, что позволяло Иллиану – что бы это ни было – жить с чипом в голове и не сойти с ума, придет в состояние дисбаланса.
– Что-то вроде того, как… отбросить костыли и обнаружить, что ноги атрофировались?
– Приблизительно так.
– И какой же вред будет нанесен? Большой? Маленький?
Рубан беспомощно пожал плечами.
– И экспертов по этой мерзкой технологии пока еще не нашли?