Зах утром дал ему пачку наличных. Так просто, на случай, если тебе понадобится что-нибудь в городе, — сказал Зах, насильно всовывая ее в руку Тревора. Когда Тревор запротестовал из-за того, сколько там было — более сотни долларов, — Зах изобразил отвращение. Деньги — это просто бумажки, то, что ты обмениваешь на нужные тебе вещи, — объявил он Тревору с выражением человека, объясняющего, что дважды два четыре. — Когда тебе нужно еще, берешь и добываешь еще. Они, возможно, не растут на деревьях, но подучить доступ к банковскому счету гораздо проще, черт побери, чем залезть на дерево.
Тревор оглядел переполненный бар, но не увидел и следа Заха. Наверное, он еще за сценой, подкуривается с группой. Тревор решил, что Зах будет не против, если он к ним присоединится. К своему удивлению, он действительно начал входить во вкус анаши. Вероятно, потому, что трава была таким необходимым компонентом биохимии Заха. Но, может, думал Тревор, он уже готов начать изменять свое сознание, а не просто расширять его.
Прихватив две бутылки коки, он начал пробираться к двери за сцену. На полпути он миновал Кальвина, который как раз шел к бару. Тревор ограничился кивком, но Кальвин, протянув руку, остановил его и наклонился, чтобы громко сказать на ухо Тревору:
— У тебя действительно сладкий дружок. Он, уж конечно, тебя любит. Лучше тебе держаться за него.
Он исчез в толпе. О чем это он? — удивился Тревор. Но Кальвин достаточно попил его крови. Терри и Эр Джи все равно лучшие, чем он, музыканты. В манере Кальвина было полно блеска и бахвальства, но ни следа — как у них — души Юга.
Тревор сам открыл себе дверь в гримерную, и вот он, Зах, — с голой грудью, мокрый как тюлень, во всем своем великолепии, делает долгую затяжку толстым ароматным косяком. Комнатка уже была забита друзьями музыкантов, но Тревора Зах увидел сразу. Передавая косяк, он задержал дым в легких, пересек комнатку, прижался губами ко рту Тревора и выдул ему в рот долгую ровную струю дыма. Паровоз.
Отставив куда-то коку, Тревор провел руками по изгибу Заховой спины. Подушечки пальцев тут же стали влажными от пота. Он поднес пальцы ко рту, ощутил на языке соль.
— Хочешь кое-куда пойти? — прошептал ему на ухо Зах.
Тревор кивнул.
Зах потянул его за дверь, повел по темному проходу, в крохотный, скудно освещенный туалет. Захлопнув дверь, они привалились к ней, лапая и сжимая, царапая друг друга и целуясь как сумасшедшие. Потом Тревор оказался на коленях на цементном полу, лизал живот Заху, зубами стягивал с него леггинсы, потом сжал тазобедренные кости Заха, как ручки.
Потребовалось всего девяносто секунд.
— О, Трев! — выдохнул, кончая, Зах. — О Господи, как нужно было, спасибо тебе, спасибо тебе…
— Не за что. — Тревор отер рот тыльной стороной ладони. — какая же ты рок-звезда без минета за сценой?
В дверь постучали.
Тревор почувствовал, как напряглось тело Заха, и поднялся на ноги. Натягивая леггинсы, Зах отступил на шаг от двери.
— Кто там?
— Мы! — ответил глуповатый хор голосов. Зах открыл дверь. В проходе с глуповато-смущенным видом стояли Терри, его подружка Виктория, Эр Джи и Кальвин.
— Извините, — начал Кальвин, — но перерыв почти закончен, и. мы подумали, что вы захотите немного вот этих.
Он протянул целлофановый пакетик, до половины полный грибами. Грибы были светло-коричневые в переливчато-синих пятнах — псилоцибин, — и от них шел крошащийся рассыпающийся земляной запах.
Тревор увидел, как рука Заха поднимается, потом Зах неуверенно оглянулся на Тревора.
— Я вообще-то грибы люблю. Ты их пробовал?
Тревор покачал головой.
— Ну… идей всяких от ни. полно, это уж точно. — Зах поглядел на Тревора, потом на пакет. — А на потом немного взять можно?
Кальвин отвел пакет.
— Немного можешь купить. Я не намерен их отдавать за так тем, кто не собирается с нами закидываться.
Взгляд Заха встретился со взглядом Кальвина. Хотя этих двоих, вероятнее всего, тянет друг к другу, сообразил вдруг Тревор, то, что здесь происходит, не исчерпывается влечением. Это было как если бы они понимали друг друга, как понимают друг друга две особи одного вида, особенно если это хищники.
— Идет. — Зах вытащил горсть двадцаток. — Сколько?
— Ну… а какого черта! — Терри, Эр Джи и Виктория — все уставились на Кальвина с упреком, стоило ему заговорить о деньгах. — .А, плевать! Просто бери горсть.
Запуская руку в пакет, Зах почти смеялся.
— Спасибо, Кальвин. Это действительно мило с твоей стороны.
Если бы взглядом можно было убить, в коридорчике, без сомнения, лежало бы два трупа, но на ином уровне они явно наслаждались ситуацией. Два последних дня Тревор провел, ныряя в личность Заха как в незнакомую реку, жадно давая ей захлестнуть себя, подчиняясь ее течениям. Теперь он начал догадываться, что у этой реки есть тайные притоки и странные глубокие омуты, которые он, возможно, даже вообразить себе не сможет.
Завернув грибы в кусок туалетной бумаги, Зах отдал их на хранение Тревору. Тот запихнул сверточек поглубже в карман, потом вытер пальцы о футболку. Он вовсе не был уверен в том, станет ли он есть эти гадкого вида штуки. Бобби любил галлюциногены, но отказался от них вскоре после того, как перестал рисовать. И Крамб принимал все и всяческие наркотики, хотя в недавнем интервью «Комикс джорнел» заявил, что они повлияли на его манеру рисования.
Но о чем думал Тревор раньше? Подстегивание сознания кофеином помогало ему бродить по краям его прошлого, но в сердце его он еще не проник. Может, пора начать изменять биохимию мозга, обнажить сами его клетки. Может, тогда он узнает достаточно, чтобы, если Заху придется уехать, он сам мог уехать вместе с ним.
Второе отделение «Гамбоу» начала с трсш-версии старой кажун-песни «Бумага у меня в башмаке». Зах выкрикивал какие знал слова поверх грома гитар и барабанов, то, чего не помнил, придумывал на ходу, ухмыляясь во весь рот меж автоматных очередей строк. Живя в Новом Орлеане, он терпеть не мог даже звуков музыки кажун., но петь эту песню здесь — словно снова вернуться домой.
Зал танцевал вовсю. Со сцены танцующие казались сплошной качающейся массой голов, размахивающих рук, закинувшихся блаженством лиц. Зах заметил, что красивый рыжеволосый мальчик по-прежнему в центре первого ряда, но теперь он переключился на Кальвина. Гитарист все встречался с ним глазами, играл на него. Мальчишка танцевал так, что его белая футболка стала прозрачной от пота. Сквозь промокший хлопок Заху видны были розовые точки его сосков.
Вот видишь, хотелось ему сказать Кальвину, ты красавчик, у тебя сногсшибательный успех, у тебя есть наркотики, ты играешь крутую гитару. Ты не смог бы уехать домой один, даже если бы захотел.
Они перешли на еще один джем, на сей раз медленный, темный и опасно непристойный. Футболка с треугольным вырезом соскользнула с плеча рыжего мальчишки, обнажив бледное плечо. Несколько девчонок в крохотных топах, танцуя в первом ряду, раскачивали худыми руками над головой — будто качались тонкие ветви деревьев. Зах поймал себя на том, что размышляет о коже. Кожа может быть сказочно эротической тканью: гладкой под руками, солоноватой на язык. Ее цвет способен внушить ненависть. Ее можно спустить кнутом или испортить загаром.