Ей чуть ли не впервые удалось поразить Ботари. Он наморщил лоб.
– Только бетанцам могло прийти в голову требовать университетский диплом, чтобы… Их нанимают и женщины?
– Конечно. И пары. У нас больше ценится момент обучения.
Сержант покачал головой, потом искоса посмотрел на Корделию.
– Моя мать была шлюха.
Его тон был на удивление бесстрастным. Он замолчал, видимо, ожидая ее реакции.
– Я… почти догадалась.
– Не знаю, почему она не сделала аборт, когда забеременела. Может, подумала о старости. Она, бывало, продавала меня своим клиентам.
Корделия задохнулась.
– Ну… ну вот этого в Колонии Бета не допустили бы.
– Я мало что помню. В двенадцать лет, когда подрос и набрался достаточно сил, чтобы поколотить очередного клиента, я удрал из дома. До шестнадцати околачивался в шайках, потом накинул себе два года и записался на военную службу. Вот тогда-то я отсюда и выбрался.
Он щелкнул пальцами, демонстрируя, насколько быстрым и легким было его избавление.
– По сравнению с такой жизнью армия должна была показаться вам раем.
– Пока я не встретил Форратьера. – Ботари обвел коридор невидящим взглядом. – Да, в те времена здесь народу было побольше. Сейчас этот дом кажется вымершим. – Он говорил задумчиво. – Большую часть своей жизни я очень плохо помню. Словно я весь… в заплатах. Но есть вещи, которые я хотел бы забыть – и не могу.
Корделия не собиралась расспрашивать его, она только хмыкнула, давая понять, что слушает.
– Не знаю, кто был мой отец. А на Барраяре быть ублюдком почти так же плохо, как мутантом.
– У вас слово «ублюдок» используется как отрицательная характеристика личности, а на Бете это просто бессмысленное ругательство. Никому и в голову не придет назвать так нелицензированного ребенка.
«Почему он мне все это рассказывает? Что ему от меня нужно? Вначале он говорил как будто через силу – а теперь у него почти умиротворенный вид. Что именно из сказанного мною успокоило его?»
Корделия вздохнула. К ее глубокому облегчению, вернулся Куделка, неся настоящие бутерброды – хлеб с сыром – и пиво в бутылках. Корделия была рада пиву: она не решилась бы отведать здешней воды. С наслаждением сделав глоток, она сказала:
– Ку, нам придется изменить стратегию.
Лейтенант неловко уселся рядом.
– Да?
– Совершенно ясно, что мы не можем взять с собой леди Форпатрил и младенца. И оставлять ее здесь тоже нельзя. Охранка Фордариана получила от нас в подарок пять трупов и сожженную машину. Они все здесь обыщут. Но еще какое-то время они будут искать беременную женщину, а это дает нам небольшую передышку. Как бы то ни было, нам надо разделиться.
– Вы поедете с ней, миледи?
Она покачала головой.
– Я должна идти во дворец. Хотя бы потому, что только я могу сказать: «Задуманное неосуществимо, пора уходить». Мне не обойтись без Дру и Ботари. – «И, как ни странно, Ботари нужна я». – Значит, остаешься ты.
Он обиженно поджал губы:
– Что ж, по крайней мере не буду все время вас задерживать.
– Я выбираю тебя не как наименее нужного, – резко возразила она. – Благодаря твоей сообразительности мы проникли в Форбарр-Султан. Я считаю, что из всех нас только ты сумеешь в одиночку вывезти отсюда леди Форпатрил. На тебя вся наша надежда.
– Но получается, что вы идете навстречу опасности, а я от нее бегу.
– Опасное заблуждение. Подумай сам. Если люди Фордариана снова поймают ее, пощады не будет ни ей, ни тебе, ни ребенку. Слово «безопасность» здесь неуместно. Есть только крайняя необходимость, логика и способность не терять голову.
Он вздохнул:
– Я попробую, миледи.
– «Пробовать» нельзя. Падма Форпатрил «попробовал». Изволь справиться, Ку.
Он медленно кивнул:
– Слушаюсь, миледи.
Ботари ушел разыскивать новый костюм для Куделки – бедняк, молодой муж и новоиспеченный отец.
– Клиенты всегда что-нибудь да оставляют, – заметил он.
Корделия гадала, во что Ботари нарядит леди Форпатрил. Ку понес еду Элис и Друшикко. Вернулся он ужасно подавленный и снова примостился рядом с Корделией.
Спустя некоторое время он сказал:
– Теперь-то я понимаю, почему Дру так тревожилась, не забеременела ли она.
– Понимаешь?
– После того как я увидел, через что прошла леди Форпатрил, собственные неприятности кажутся мне ужасно мелкими. Господи, ей ведь было так больно!
– Угу. Но боль длится всего один день. – Она потерла шрам на животе. – В крайнем случае несколько дней. Думаю, тревога Дру объяснялась совсем не боязнью боли.
– А чем же тогда?
– Это… вмешательство трансцендентного. Сотворение жизни. Я думала об этом, когда вынашивала Майлза. «Этим я приношу в мир смерть». Рождение и смерть, а между ними вся боль и свобода выбора. Я не понимала некоторых мистических символов Востока вроде Смерти-матери, Кали, пока до меня не дошло, что в них нет никакой мистики – в них только реальность. «Случайность» в сексе по-барраярски может запустить причинно-следственную цепочку, которая протянется до конца времен. Наши дети меняют нас… появляются они на свет или нет. Пусть даже на этот раз ребенок оказался воображаемым, Дру коснулась эта перемена. А тебя разве нет?
Он озадаченно покачал головой:
– Я об этом не думал. Я просто хотел быть нормальным. Как другие мужчины.
– По-моему, твои инстинкты сработали правильно. Но одних инстинктов недостаточно. Ты не мог бы ради разнообразия заставить свои инстинкты и разум работать вместе, а не порознь?
Он хмыкнул.
– Не знаю. Не знаю… как теперь с ней говорить. Я же извинился, сказал, что мне стыдно.
– У вас так и не наладились отношения, да?
Куделка горестно кивнул.
– А знаешь, что меня больше всего мучило, пока мы сюда ехали? – спросила Корделия.
– Нет…
– Я не смогла попрощаться с Эйрелом. Если… если со мной что-то случится – или, если на то пошло, с ним, – между нами останется что-то незавершенное, и это не даст мне покоя. И будет уже невозможно это исправить.
– М-м. – Куделка погрузился в размышления, как-то сразу сникнув.
Корделия задумалась.
– А не попробовать ли что-нибудь еще, кроме извинений? Ну, например, спросить: «Как ты себя чувствуешь? У тебя все в порядке? Тебе помочь? Я люблю тебя». Классические фразы. Знаешь, я только сейчас заметила, что все это в основном вопросы. Они показывают, что ты хочешь начать разговор, понимаешь?