“Воспаряет”, – подумал Роман и весь передернулся, потому что слово это было из лексикона Сазонова.
– Вы очень ловко придумываете оправдания. А те ребята, из которых вы обещали создать элиту для своей Шамбалы и которых просто-напросто убили? Вас совесть не мучает, когда вы их вспоминаете?
– Нет, же мучает, – ни на миг не поколебавшись, ответил Иван Кириллович. – У меня не было другого выхода. Те люди, что стояли за Сазоновым, требовали огромные суммы за свои милости. Причем валютой. Мы продавали бриллианты и расплачивались с покровителями, и потом, работа над проектом сама по себе забирала огромные средства.
– Да, всегда так получается: строят новый мир, а выходит дорогая дача.
– Роман, помолчи, – попросила Надя. – И выйди. Я с… Иваном Кирилловичем наедине поговорить хочу.
– Надя!
– Выйди, прошу тебя.
Он покинул маленький, чем-то похожий на китайскую пагоду домик, Башня… Ну, конечно – башня из слоновой кости, как иначе мог мыслить свое убежище Гамаюнов? Запереться, спрятаться. Но не одному ведь! С собой надобно кого-нибудь непременно запереть, чтобы обихаживать долгую старость. Но Надю Роман ни за что не отдаст. Если что, срежет с нее ожерелье и навсегда подчинит… Нет, так нельзя, недопустимо. Она не стерпит, не простит. А что можно? Что?..
Надя отворила дверь и приглашающе кивнула.
– Ну?
– Заходи.
– Так что вы решили?
– Он меня отпускает. Но только если останется здесь, внутри. Выполни его просьбу, Роман.
Все-таки выторговал свое гнездышко, свою башенку. Да пусть забирает!
– В конечном счете, он же создал Беловодье, – напомнила Надя.
– Да, да, что сотворил, то и имеешь, – согласился (почти) Роман.
– Вы сейчас уедете? – спросил Иван Кириллович. – Знаю, знаю, уедете, и не отрицайте. Что вам теперь здесь делать со мной вот таким? – Он понимающе улыбнулся и тронул руками шею, где осталась мертвенно-белая полоса. На том месте, где много-много лет Гамаюнов носил ожерелье.
Полчаса назад Гамаюнов был напорист, почти яростен, и не желал сдаваться, и вдруг обмяк весь, смирился.
“Артист”, – подумал Роман.
Но гнева больше не было.
– Прошу вас, опасайтесь Вадима Федоровича. Он человек очень последовательный. Цель наметит и идет к ней. Ни за что не отступит.
– Разумеется, буду опасаться, – согласился Роман. – Ведь он хотел меня убить.
– Он тогда не знал, что у меня больше нет ожерелья и новых кругов я ему создать не могу. Боялся, что вы ему все испортите. Вы, Роман Васильевич, очень сильный колдун. Он сказал, что за вами давно наблюдает, специально даже для этого дом себе в Темногорске приобрел. Он опасался, что вы здесь все по-своему начнете обустраивать. И решил, что, как только ограда будет починена, он вас обезвредит.
– Нож с водным лезвием вы сделали?
– Вадим сам умеет. Правда, очень слабый. Сутки держится, не больше. Когда вы внезапно покинули Беловодье и он понял, что ограда не восстановлена, мы с ним еще раз все обсудили. И он решил вас не трогать. Потому что только вы можете ему помочь.
– В чем помочь?
– Ему нужны семь новых ожерелий с водными нитями, чтобы создать семь дополнительных кругов. Он полагает, что в этом случае Беловодье включится.
– Что значит – включится?
– Сейчас оно хаотически реагирует на некие приказы. А потом… Это только гипотеза… Если круги будут созданы, Беловодье начнет осуществлять направленное преобразование мира.
– Под руководством Сазонова?
– Я всего лишь хочу объяснить логику этого человека. Вы сейчас думаете, что все поняли и все знаете. А на самом деле ничего не поняли и не знаете ничего. А когда сами ошибетесь, когда вас будут упрекать, вот тогда меня и вспомните.
– Иван Кириллович!
– Я вам зла не желаю. Но говорю: вспомните. Имейте в виду, то, что я вам рассказал, – гипотеза Сазонова. А теперь идите… И не забудьте перед уходом забрать ваше кольцо. Когда вы покинете Беловодье, оно вновь станет моим. Моим… – Гамаюнов повернулся к окну, и вымученная улыбка появилась на его губах. – Вам, Роман Васильевич, на самом деле Беловодье не нужно. Вам только хотелось доказать, что вы сильнее, что можете и не такое? И главное, надо было меня одолеть. Так ведь?
Признаваться, что это правда, не хотелось. Но и лгать колдун не желал. Особенно при Наде.
– Так, – выдохнул Роман.
– Ну что ж, вы доказали. Вы победили.
– Нет. Не победил. Беловодье создали вы. Как бы то ни было. – Каждое слово давалось с трудом. На Надю Роман не смотрел. – Мне такое не под силу.
– Еще создадите. Какие ваши годы. – Роману показалось, что весь этот разговор вел какой-то другой, не прежний Гамаюнов. Прежний ни за что бы так не сказал. – Вы счастливец, – вздохнул Иван Кириллович. – У вас нет своего Сазонова.
– У меня есть ваш Сазонов, – не удержался, чтобы не съязвить, Роман.
– А мы с тобой будем счастливы? – спросил Роман Надю, когда они вернулись в усадьбу.
– Конечно.
– Эта спальня точь-в-точь как у Марьи Гавриловны. – Надя упала на широченную кровать под балдахином. – Моя спальня.
Они вновь поцеловались.
В этот миг время замедлилось во всем Беловодье, мечта погрузилась в аморфное ничто, остановилось мгновение, в котором Роман был наконец с Надеждой.
– Ты все-таки добился своего. – Она положила ему голову на грудь и смотрела на сгусток света, что плавал над их кроватью. В этом свете кожа казалась платиновой. И волосы Надежды тоже отливали белым металлом.
– Я всегда добиваюсь своего, – улыбнулся Роман. – Когда я в первый раз увидел тебя, понял: ты будешь моей.
– Приз, который надо выиграть?
– Может быть. Но думаю, что ты – моя судьба. И путеводная нить. И звезда. – Он запнулся. Потому что ожидал, что она начнется насмешничать.
Но Надя лишь спросила:
– Не слишком ли много?
– Мало… напротив. Ты – мое проклятие и мое мучение.
– Пожалуй, хватит. А то еще сочинишь, что я – твоя смерть.
– Кто знает. Надо у Стена будет спросить – может, это и так.
– Сотри мне память, чтоб я не помнила о прошлом. Ни про Антона, ни про роман с Лешкой. И Гамаюнова тоже хочу забыть. Ну их всех в болото. Будем ты и я. Будем жить без оглядки. И чтоб прошлое не холодило спину. Наслаждаться жизнью будем. Я так хочу!
– Я не хочу ничего в тебе стирать. А то станешь похожа на других.
– Боишься, значит?