Меркурий приоткрыл дверь и просунул голову, пытаясь определить, спит Юпитер или бодрствует. Едва дверь скрипнула, как старик приподнял голову и уставился на шалопутного сынка тяжелым взглядом.
— Чего тебе? — спросил он не особенно любезно.
— Плохое настроение? — поинтересовался Меркурий. — Давненько ты не превращался в быка и не отправлялся на приключения.
— Что-то не хочется, — буркнул Юпитер.
— Да неужто? Вот не поверю.
— Красавиц полно и в этом дворце.
— Может быть и так. Да не все богини здесь. Юпитер нахмурился.
— Что хочешь этим сказать?
— Ничего особенного. Лишь то, что одна очень милая Нереида когда-то пленила сердце повелителя богов и людей.
— Да мало ли их было, — фыркнул Юпитер. — К примеру, Фетида [57] . Меня вовремя предупредили, и я выдал ее замуж за простого смертного.
— Ну да, — поддакнул Меркурий. — В прежние времена ты бывал осторожен. Но потом…
— Что случилось? — Юпитер сел на ложе и натянул на плечи пестрый персидский халат.
Халат притащил с земли сам Меркурий после очередного путешествия. И теперь Юпитер повсюду разгуливал в этом халате, какой-то по-домашнему уютный, подобревший, погрузневший и нестрашный.
— Помнишь ли одну милую богиньку, что обитала в Свевском море и незадолго до начала Третьей Северной войны тебя совершенно очаровала?
— Миленькая была девочка, — причмокнул Юпитер. — Как же… мне ее не забыть.
— Так вот, прежде она жила в колодце в заточении. Ты сам ее туда посадил и дал для охраны стражей. А она убежала, повстречалась с тобой, у нее родился сыночек.
— Да, я припоминаю, было какое-то предсказание… — Юпитер потер лоб. — Но забыл — какое. Как всегда, очередная мерзость. Так ты говоришь, у нее родился сын? Что-то не слышал, чтобы у богов в последнее время рождались дети.
— Да, молодые боги — большая редкость. Большинство молодится да рядится в новые одежды.
Юпитер нахмурился. Дыхание сделалось хриплым. Волнуется старик. Как бы не жахнул сейчас по земле своим перуном и не спалил бы кого ненароком. Но Юпитер не стал никого жечь. Он лишь глотнул нектара из золотого бокала (людская работа, опять же Меркурий после очередной своей командировки приволок).
— Логос? — только и спросил Юпитер.
— Он самый, — отвечал Меркурий. — И что самое удивительное — он облучился Z-лучами и прошел метаморфозу.
— То есть он не Логос теперь.
— Я думаю, что как раз Логос… Но… не тот, которого все ждали. А каков он — этого тебе не скажет никто. Так что будем делать?
Юпитер задумался. И думал долго. Ничего не сказал. Повалился на ложе и захрапел.
Макций Проб ожидал Элия в его таблине. Сенатор нервничал, постоянно поглядывая на хронометр. Времени оставалось слишком мало. Он уже трижды звонил на радио, просил сохранить время в сетке вещания и обещал, что к условленному часу Цезарь появится.
— Неужели он не знает, что судьба Рима зависит от него! — бормотал Проб.
Наконец Элий пришел. Сенатор кинулся к нему и буквально поволок вон из дома.
— В чем дело? — Цезарь был изумлен подобным обращением.
— Ты должен выступить на радио и попросить своих бывших избирателей не голосовать за Бенита.
— Сиятельный, я не могу этого сделать. Я — Цезарь. И по конституции не имею права влиять на выборы.
— Не надо выступать прямо. Достаточно нескольких намеков, удачной шутки, верной цитаты, и Бенит потеряет сразу несколько тысяч голосов. Для его поражения этого будет вполне достаточно. Не мне тебя учить, как это делается.
— Я не имею права нарушать конституцию, сиятельный.
Макций Проб пришел в ярость. Старик затрясся, губы его побелели.
— А Бенита ты имеешь право пустить к власти?! Да или нет?! Немедленно едем на радио. Империя и так на грани хаоса. Мы потеряли гениев и дар исполнения желаний. Что еще должен утратить Рим, чтобы ты перестал благодушничать?
Элий отрицательно покачал головой.
— Хаоса в самом деле достаточно. И я не хочу его усиливать.
— Цезарь, сегодня статуи богов покрылись кровавым потом. Или ты не слышал? Радио твердит об этом весь день.
— Значит, боги предупредили римлян. Зачем же должен говорить я?
— Ты — идиот, Элий! Если Бенит окажется в сенате, это будет на твоей совести!
— Я не верю, что римляне так наивны.
— Римляне глупы. А ты — еще глупее. Желаю счастливой поездки в Месопотамию.
И Макций Проб, дрожа от ярости, вышел.
Бенит улучил минутку и заглянул домой: перекусить и повидаться с дедом. Крула он отыскал на кухне. Старик сидел за столом и отрезал от нежно-розового, отливающего перламутром окорока тонкие, как пергамент, ломтики.
— Ешь, — щедро предложил Крул. — Сенатор должен быть дородным. Это придает дополнительный вес его словам.
— Я еще не выиграл. Все решится завтра.
— Выиграешь.
— Меня волнует этот кровавый пот на статуях. Знаешь, что говорят…
— И ты говори. Говори, что Риму угрожают беды, но ты один — спаситель. А пот этот — наверняка вранье. Кто-то побрызгал красной краской на статуи. Мне ли не знать этих штучек. У меня тут возникла одна идейка… — Старик рыгнул. — Гении нынче бесхозны. Обиженные гении — это страшно. Кому-то надо их срочно прибрать к рукам. И по-моему, это должен быть ты. Я придумал кое-что. Пора бы осуществить.
— Дедуля, ты незаменим. Чего стоит твоя выдумка насчет бесплатного высшего образования!
— В молодости все хотят самого лучшего. Как можно быстрее. И задаром. Надо просто помнить, каким ты был в молодости, мой мальчик. Вот и вся отгадка. Теперь бездельники валом повалят в риторские школы. Будут курить травку, бегать по лупанариям и воображать себя будущими светилами науки и юриспруденции. Половину выгонят. Вторая половина сумеет нахватать кое-каких знаний. Мечтая о легкой и быстрой карьере, они будут согласны на все. Через четыре года ты приберешь этих ребят к рукам.
— Не все же таковы, — со вздохом заметил Бенит. — Попадаются упрямцы.
— Не все, — согласился Крул. — Но проходимцев вполне достаточно, чтобы собрать из них свору верных псов.
— А где я возьму деньги на эти идиотские школы?
— Все там же, мой мальчик. В банке Пизона. Для риторских школ твоей трибы денег вполне хватит если ты не будешь слишком много проигрывать по ночам в алеаториуме [58] . А за четыре года ты с твоими способностями успеешь добраться до казны.