— Кто-то знал о его привычке входить через заднюю дверь?
Экономка улыбнулась:
— Не удивлюсь, если половина наших жителей поступают так же. К задней двери приходят торговцы, соседка приносит излишек испеченного хлеба или банку маринованных овощей. Или джема, который только что сварила. Никто из взрослых не пойдет через переднюю дверь в грязных башмаках. Даже дети, если идет дождь. Наверно, в Остерли не найти кухни, которая заперта, хотя ключ всегда висит на гвозде у двери. Никто не думал…
Ее лицо внезапно сморщилось, улыбка переросла в гримасу боли.
— Он был мне как сын. Я так переживаю, что не знаю теперь покоя. — Она отвернулась и, когда немного успокоилась, сказала: — Если у вас все, я бы хотела пойти домой. Я и так задержалась.
Ратлидж тепло поблагодарил ее и направился к парадной двери. Услышал вслед, как миссис Уайнер громко всхлипнула, но не стал возвращаться. Это ее личное горе, тут он не мог ее ничем утешить.
Надо помнить, что он находится в Остерли не для расследования, а с заданием успокоить епископа. И еще о том, что здесь он чужак, стучавший у парадной двери вместо того, чтобы пройти через кухню. Он приехал ненадолго, и, скорей всего, его миссия завершена.
Двадцать минут спустя Ратлидж пришел в полицейский участок к инспектору Блевинсу, который сидел в своем тесном кабинете, перед ним на столе стоял открытый термос с горячим чаем, от которого шел пар. Инспектор пил чай, а в руке держал бутерброд.
— Опоздал с ланчем, — объяснил он, указывая на пакет с бутербродами. — Сказали, что на болотах раздаются выстрелы, а стрелять там запрещено. Я провел час, прочесывая проклятые заросли, разыскивая этого идиота. Жена сжалилась и принесла мне сюда чай и бутерброды. Хотите?
— Спасибо. Я поел в гостинице. Разве бродить по болотам не опасно?
— Надо хорошо знать местность, вам этого делать не рекомендую, легко заблудитесь, и тогда придется искать вас.
Дружеское предупреждение.
Закрыв термос, инспектор задумчиво посмотрел на Ратлиджа, потом отвел взгляд.
— Есть еще кое-что, — помолчав, сказал он и провел рукой по волосам. — У отца Джеймса были две сестры — Сара и Джудит. Джудит умерла во время эпидемии испанки. Сара вышла замуж, у нее маленькие дети. Этим утром сюда поступил звонок от ее мужа, Филиппа Херста. Я встречался с ним пару раз. Спокойный и надежный. Он передал, что перезвонит после мессы. Позвонил прямо перед тем, как этот идиот стал стрелять на болотах.
Блевинс отставил термос.
— Интересный был разговор. Оказывается, в детстве любимой сказкой Джудит была сказка про Джека Великана. Отец Джеймс читал ей много раз эту сказку, и в ее глазах он был героем. — Блевинс замолчал, казалось избегая слишком щекотливой и неприятной темы.
Ратлидж ждал.
— Из Франции отец Джеймс часто писал сестрам, и одно письмо Сара хорошо запомнила, хотя он писал его Джудит. В нем говорилось, что он встретил этого Великана, и даже картинку нарисовал — маленький отец Джеймс рядом с огромной фигурой. И еще всякая чепуха касательно сказки.
— Вы хотите сказать, что Уолш и был тем Великаном?
— Господи. Да нет же! Он просто шутил, вспоминая детство. Великаном мог быть любой, пенджабец, например. Многие горцы имеют высокий рост. Но я хочу через Военный комиссариат проверить, был ли Уолш во Франции и мог ли там встречаться с отцом Джеймсом. Им это не понравится, придется искать, но, если это правда, мне надо знать. Не хочу выглядеть потом дураком на суде. Хотя, если подумать, если он и был там, это мало что меняет.
— Вам надо снова расспросить людей о той ярмарке. Разговаривали ли там Уолш и отец Джеймс, как старые знакомые?
— Но каким образом Уолш мог узнать отца Джеймса, если тот нарядился клоуном, чтобы развлекать детей, и лицо у него было раскрашено?
— Отец Джеймс сам мог вспомнить Уолша.
Хэмиш вмешался, напомнив Ратлиджу: «Миссис Уайнер говорила, что отец Джеймс пришел с ярмарки и сразу пошел умываться, отдав ей собранные там деньги».
— Так все очень просто — надо спросить самого Уолша.
— Да вы его не знаете! Он будет изрыгать ругань и проклинать меня. Легче узнать в комиссариате, чтобы не позволить этому хитрому ублюдку избежать обвинения.
— Сара Херст все еще хранит то письмо?
— Не могу сказать, где оно. Просто Херст вспомнил и решил нам позвонить.
— А если Уолш искал именно письмо у священника? Ведь это в порядке вещей — хранить письма тех, кто дорог.
— Конечно нет! Откуда ему было знать о существовании письма? Это ложный след, и я не собираюсь по нему идти. И потом, если отец Джеймс и узнал что-то плохое об Уолше, он не стал бы говорить сестре, верно? Забудьте. Я вам рассказал о письме просто так, чтобы обменяться мнениями.
Хэмиш вспомнил о размышлениях накануне ночью относительно Норвича.
Иголка в стоге сена. Так вот, не исключено, что эта иголка сама отыскала отца Джеймса спустя год после окончания войны.
— Понимаю вашу точку зрения, — успокоил Блевинса Ратлидж и сменил тему: — Я был в доме священника, осмотрел его кабинет.
— И ничего нового не увидели, так? Миссис Уайнер тщательно отскоблила ковер. Наотрез отказалась, чтобы констебль сделал это за нее. «Это мой дом и мой долг», — сказала она.
Блевинс доел последний бутерброд и сложил салфетку. В углу ее была вышита готикой буква Б, увитая веточкой сирени.
— Ящик стола был взломан просто варварски.
— Да, можно было легко сломать замочек. Тут не требовалось сил. Это правда. Но я думаю, что тот нежный цветок, что сидит сейчас у нас в камере, не привык рассчитывать усилия.
— Значит, версия такова: Уолш явился за деньгами, которые ему были очень нужны, чтобы заплатить за новую повозку. Но после ярмарки прошло несколько недель. К тому времени церковные деньги могли быть уже потрачены — розданы нуждающимся, употреблены на церковные нужды, мало ли чего еще. Почему Уолш был уверен, что деньги по-прежнему целы и хранятся у отца Джеймса?
— Я сам об этом думал, — ответил Блевинс. — Но, как правило, деньги на нужды церкви идут не из сбора на базарах. Все пожертвования прихода хранятся в банке и снимаются со счета по мере надобности. Кроме того, осенняя ярмарка никогда не приносит большой выручки. Хотя в этом году, впервые после войны, она была значительнее, чем раньше. Мужчины вернулись с войны, да и молодые женщины, которые тоже воевали. — Он замолчал.
Замолчал и Ратлидж. Так тяжело сознавать, что мужчины в расцвете сил ушли и никогда уже не вернутся. На фронте они об этом не задумывались. В Остерли тоже много потерь — в их числе сын мясника и племянник миссис Барнет. А некоторые остались калеками и учатся теперь плести корзины для продажи. Один из лучших парней Остерли вернулся слепым. Два мальчика из церковного хора остались сиротами, их мать умерла от испанки, а отец погиб на войне. Жители поговаривают о том, чтобы соорудить памятник всем, кто погиб на войне.