— Ваше место рядом с женой, — сухо сказал Ратлидж Камминсу.
Хозяин гостиницы нехотя покинул кухню, бросив последний взгляд на женщину в инвалидном кресле.
Мисс Аштон заявила:
— Я иду гулять. Не могу сидеть сложа руки! — Она развернулась и тоже вышла в коридор.
Доктор Джарвис укладывал инструменты в саквояж, по очереди заворачивая их в тряпки.
— Робинсон практически не пострадал, — сказал он Ратлиджу, не прекращая работать. — И Элизабет тоже. Он был вне себя, действовал бездумно. Вряд ли у него хватило бы духу довести дело до конца.
Мисс Фрейзер смотрела на свою руку. На скуле у нее проступил синяк — должно быть, Робинсон ударил ее в ходе борьбы. Ратлидж еле слышно выругался. Ему хотелось схватить Робинсона за горло и как следует встряхнуть. Он сам удивился силе своих чувств.
Доктор Джарвис смерил Элизабет Фрейзер задумчивым взглядом:
— Дорогая, дать вам успокоительное? Или болеутоляющее.
— Нет. Я должна приготовить ужин.
— И все-таки я оставлю вам лекарства — вдруг пригодятся. Мне нужно навестить еще одного пациента со сломанной ключицей. Упал с крыши, когда чистил снег. Если я вам понадоблюсь, пришлите за мной.
Он кивнул Ратлиджу и вышел. Они услышали, как доктор разговаривает с Грили во дворе — тот только что приехал. Доктор и Грили уехали вместе.
На кухне воцарилась тишина. Потом Элизабет Фрейзер сказала:
— Как же я испугалась! — Голос у нее был тихий, как будто она не сознавала, что говорит вслух.
Желая хоть чем-то помочь ей, Ратлидж принялся заваривать чай. Через несколько минут он придвинул ей чашку. Она выпила ее целиком; когда она подносила чашку к губам, ее левая рука слегка дрожала.
— Попросите миссис Камминс или мисс Аштон помочь вам готовить. Повязку нельзя трогать двадцать четыре часа.
— Вы говорите прямо как доктор Джарвис! — Мисс Фрейзер улыбнулась. — Правда, на войне вам, наверное, приходилось видеть более ужасные раны, чем моя. У меня все быстро заживет.
Он не ответил. Смотрел в окно и пытался разобраться в своих чувствах. Он спас жизнь Джанет Аштон, но между ними не возникло теплоты. Они придерживались противоположных точек зрения на произошедшее, да и ее упрямство, желание во что бы то ни стало убедить всех в своей правоте мешало отнестись к ней хорошо. Интересно, почему Джералд выбрал не Джанет, а Грейс? Потому что Грейс показалась ему более беззащитной? Вдова с двоими детьми. Наверное, ему захотелось защитить их. А может, решительность и напор Джанет делали ее неженственной и грубой в его глазах? Не потому ли Джералд был добр к Элизабет Фрейзер? Она ведь тоже по-своему беззащитна.
И все же Элизабет Фрейзер была стойкой, не унывала, к своему увечью относилась спокойно. Не жалуясь, выполняла всю тяжелую работу в гостинице, отношения между хозяевами которой явно были напряженными. Ратлидж снова подумал: только нужда могла заставить ее выносить такое положение.
От него не укрылось, что Гарри Камминс тоже остро сознавал ее беззащитность.
— Я понимаю, в самом деле понимаю, — говорила тем временем Элизабет Фрейзер. — Он обезумел от горя и неизвестности. Но какая напрасная трата сил! Крови и так пролилось достаточно. Что хорошего, какой смысл в том, что он так поранился?
— По-моему, ни о каком смысле своего поступка он не думал. Хотел облегчить свою боль, вот и все. — Ратлидж опустился на колени и начал спокойно смывать кровь с пола и собирать осколки чашки.
— Не нужно, я сама, — слабо возразила Элизабет Фрейзер.
— Почему? — Ратлидж улыбнулся. — Всякий по-своему справляется с досадой и огорчением.
Она смерила его недоверчивым взглядом, но возражать не стала.
Выкинув осколки в мусорную корзину, он закрыл дверь, чтобы в помещение не проникал холодный воздух. Гарь уже выветрилась, и на кухне стало холодно и как-то неуютно, как на ферме Элкоттов.
Миссис Камминс спустилась вниз помочь Элизабет с ужином, и Ратлидж ушел, чтобы не мешать. До того он целый час просидел с Элизабет Фрейзер. Оба молчали, она о чем-то думала. Он старался не вмешиваться, поддерживая ее лишь своим присутствием. Третьим был Хэмиш, встревоженный и отчужденный.
Перед тем как миссис Камминс вернулась, мисс Фрейзер спросила, как будто подводя итог своим мыслям:
— Вы что-нибудь узнали сегодня утром? Когда вы уезжали, то на что-то надеялись. Я поняла по вашему лицу.
— К сожалению, мне почти ничего не удалось выяснить.
— Может, вы просто ищете не там, где нужно?
— Примерно то же самое сказала мне и Мэгги Ингерсон.
— Мисс Аштон убеждена, что она права насчет Пола Элкотта.
— Наверное, ей так проще.
— Проще?! Странное слово вы подобрали, инспектор! Не понимаю, какая ей выгода от того, что она его обвиняет.
Он ничего не ответил, и мисс Фрейзер робко заметила:
— Вы непременно должны выяснить, кто совершил это злодеяние, и как можно скорее! Эрскдейл, правда, уже никогда не будет таким, как прежде, но, если вы найдете убийцу, мы хотя бы сможем спокойно спать.
Он не мог признаться ей в том, что у него уже и так слишком много подозреваемых, а убедительных доказательств нет. Он не мог сказать, что блуждает в потемках, задает вопросы наугад, но преуспел не больше, чем инспектор Грили до него. А вдруг и в самом деле убийца рыщет на свободе — пришлый, чужак, которого никто не заметил в метель? Еще хуже, если убийца кто-то из местных. Тому, кто способен на такое зверство, не составит труда убить еще раз.
Он не смел больше концентрироваться на какой-то одной версии в ущерб остальным. Думать так опасно. Здесь не Лондон, где множество констеблей в разных частях города могут следить за каждым подозреваемым и ежедневно докладывать ему обо всех происшествиях. Здесь у него помощников нет. Зато кругом огромное пространство, где можно спрятаться. И все же ему не хотелось, чтобы убийцей оказался мальчик. Слишком это чудовищно.
Хэмиш напомнил: «Да, но ты не имеешь права ничего исключать, твоя работа не допускает пристрастности. Нельзя закрывать глаза на то, что следует сделать».
Ратлидж как мог старался быть беспристрастным в Престоне. Странно — закончись тот судебный процесс хотя бы на день раньше, его бы не послали на север. К тому времени, как здесь нашли трупы, он был бы на полпути в Лондон. Но если бы судебный процесс закончился на день раньше, судьба молодого Марлтона была бы иной. Долгие и серьезные дебаты присяжных спасли обвиняемого от виселицы.
Что же касается выполнения своего долга… Ратлидж все прекрасно понимал. Ему и раньше приходилось посылать в бой молодых, зеленых юнцов, потому что наступал их черед сражаться. Он научился не думать о том, что многие из них вскоре погибнут. В конце концов, окончательный выбор делал слепой случай. По крайней мере, так он себе внушал, подписывая очередную сводку убитых и пропавших без вести.