Грустное это было зрелище, особенно потом, когда все отправились на кладбище и, укрывшись под зонтиками, смотрели, как погибших опускают в землю. Место им отвели за тисами; могильщики заранее сгребли снег и вырыли в раскисшей земле три могилы. Цветов не возлагали. Солнца не было видно из-за тяжелых, нависших туч. Непрестанно моросил дождь. Священник мрачно произнес последние слова о надежде и воскрешении, лишь усугубив уныние присутствующих. И погода как будто отвечала всеобщему настроению. Зловеще завывал ветер, разверстые могилы казались холодными и жесткими. Охрипший священник кутался в теплый черный шарф, из-за которого его голос был едва слышен.
Пол Элкотт стоял в одиночестве, склонив голову, с перекошенным от горя лицом. Ни сгорбленные плечи, ни крепко стиснутый кулак, в котором он сжимал костяную ручку зонтика, не свидетельствовали о том, что заупокойная служба хоть как-то его утешила.
Недалеко от него стоял Хью Робинсон. Невозможно было угадать, о чем он думает, — видимо, его мысли блуждали где-то далеко. Он смотрел не на гробы, а на вершины окрестных гор, как будто прощался не только с дочерью, но и с сыном.
Еще дальше, почти у самой ограды, стояла Джанет Аштон, и тоже одна. Лицо у нее было закрыто черной вуалью, позаимствованной у миссис Камминс. Ратлидж не видел выражения ее лица за темным шелком, но она судорожно прижимала к бокам руки в черных перчатках — наверное, у нее снова разболелись ребра и она замерзла.
Элизабет Фрейзер сидела в своей инвалидной коляске. Когда священник заговорил о погребении, она прикусила губу и, не снимая перчатки, смахнула с черного платья мелкие капли дождя. Потом вскинула голову, поймала на себе взгляд Ратлиджа и, как ему показалось, смутилась.
Гарри Камминс тоже пришел на похороны, но без жены — Вера сослалась на головокружение. Насупившись, хозяин гостиницы наблюдал за тем, как гробы опускают во влажную землю. Иногда он косился на Элизабет Фрейзер, как будто угадывал ее мысли.
Среди присутствующих были и Белфорсы — торговец скобяным товаром и его жена. Сероглазая, высокая, стройная, она неплохо сохранилась для своего возраста, а в молодости, наверное, была настоящей красавицей. Белфорсы привезли с собой Пола Элкотта. Друзья и соседи обступили свежие могилы, всем было грустно и неловко.
По раскрытым куполам зонтиков тихо стучал дождь. Хэмиш сказал: «Не больно-то утешительно. Мне было бы приятно, если бы на моих похоронах играл волынщик».
Ратлидж поморщился. Ему показалось: Хэмиш так близко, что вот-вот нырнет под его черный шелковый зонт.
— Нет здесь волынок, — еле слышно прошептал он, представив себе, как бы звучала волынка, в горной долине. Унылые звуки многократно отразились бы от горных хребтов и черной воды в озере.
Гарри Камминс пригласил собравшихся на импровизированные поминки; в гостинице накрыли чай с сэндвичами. Многие подходили к Робинсону, мисс Аштон и Полу Элкотту со словами утешения. Ратлидж заметил, что все избегают упоминать о доме на ферме, где оставались еще следы кровавых пятен, несмотря на то что кухню несколько раз тщательно мыли. И никто не заикался о страшной кончине пяти человек. Хэмиш заметил, что все неприятные темы наверняка будут обсуждаться вполголоса по пути домой.
Некоторые распрощались уже у церкви, не желая быть застигнутыми вдали от дома ранними декабрьскими сумерками. Джим и Мэри Фоллет пошли на поминки из уважения к усопшим, но вскоре ушли. Надевая в прихожей пальто, Фоллет сказал Ратлиджу:
— Грустный сегодня день для всех нас. И будет еще хуже, когда мы узнаем, кто преступник.
Последними уходили друзья Пола Элкотта. Они негромко выражали ему свои соболезнования. Пола увезли мистер и миссис Белфорс; прощаясь, они сделали вид, будто не замечают Ратлиджа.
Джанет Аштон и Хью Робинсон сидели за столом рядом. Они натянуто беседовали еще несколько минут, а потом Джанет ушла к себе, сказав, что ужинать сегодня не будет. Вскоре за ней последовал и Хью. После попытки самоубийства он замкнулся в себе. Инспектор Грили посмотрел им вслед и тоже ушел, за ним последовал доктор Джарвис.
Гарри Камминс, извинившись, отправился проведать жену. Вера ненадолго выходила в столовую, но довольно быстро ушла. Вид у нее был рассеянный; судя по всему, она думала о чем-то своем.
Ратлидж смотрел в окно, сам не зная, чего ждет. Черная вода озера Эрскуотер приковывала его взгляд. Наконец в клубок его мыслей вклинился голос Элизабет Фрейзер:
— Вы очень устали, загнали себя до предела. Отдохните, иначе не сможете трезво мыслить!
Он обернулся и посмотрел на нее в упор.
— Какая вы проницательная! — не без удивления заметил он. Старший инспектор Боулс, его лондонский начальник, не тратя времени, тут же указал бы ему на ошибки. Хэмиш тоже прекрасно знал его недостатки. Да Ратлидж и сам привык относиться к себе без снисхождения.
Элизабет Фрейзер едва заметно улыбнулась:
— Здравый смысл, только и всего! И, откровенно говоря, вы ведь человек посторонний, поэтому видите нас такими, какие мы есть, как бы мы ни старались спрятаться за масками. Инспектору Грили такое не дано, неужели вы не понимаете? Он слишком давно живет здесь и не может посмотреть на нас непредвзято. Если вы не найдете убийцу, он с радостью сделает вас козлом отпущения, а после вашего отъезда будет винить вас и Скотленд-Ярд во всех грехах.
— Я уже привык, — ответил Ратлидж, усмехнувшись. Мисс Фрейзер отпускала поразительно мудрые замечания!
Он снова задумался. Как напоминал Хэмиш, убийцей мог оказаться кто угодно. Джош Робинсон. Джанет Аштон. Пол Элкотт. Даже если орудие убийства не найдется, даже если ему не удастся определить мотив, что-то все равно укажет виновного.
Ратлиджу не хотелось, чтобы убийцей оказалась Джанет Аштон. Не потому ли, что он спас ей жизнь? Он вспомнил о верованиях арабов-кочевников. Кажется, они считают: если ты спас человеку жизнь, он навеки твой должник. Спасенный связан со своим спасителем так же прочно, как если бы стал его рабом. Не в физическом смысле, разумеется. Спасителя и спасенного объединяют прочные эмоциональные узы. Однако ему совсем не хотелось связывать свою жизнь с Джанет Аштон.
Может быть, как заметил Хэмиш, ему просто хочется верить, что он не зря спас ее в метель, — не для того только, чтобы потом отправить на виселицу.
Ратлиджу по-прежнему было не по себе. Он надел еще влажные пальто и шляпу и пошел прогуляться по улицам Эрскдейла. Дождь перестал, зато с гор все еще задувал свежий ветер, пахнущий талым снегом. Ратлидж поднял воротник пальто.
Он шел вдоль домов, стоящих у дороги. Здешние дома как будто вросли в землю. И камень, из которого они были сложены, почти не отличался от нависших за ними гор. То здесь, то там в садиках росли немногочисленные сливы и яблони — низкие, искривленные, они не поднимались выше крыш. Здешние улицы отличались своеобразной суровой красотой. Зимой, когда у стен наметало высокие сугробы и снег заваливал шиферные крыши, местные жители предпочитали сидеть по домам. Немногочисленные прохожие куда-то спешили, они шли, опустив голову и на ходу кивая встречным.