Бабка, говорю, а ты ей наливала? Вот потому и не пьет. Так бы все не пили, если б не давали. Неужто тебе собственной, можно сказать, кормилице стакана перед смертью жалко?

Налили корове. Бабка переживает: мясо алкашом разить будет. Закусить, говорю, дай от запаха. Но в самом деле не пьет. И смотрит грустно, сердце разрывается. Не могу я ее убить. А выпить охота. И женщине помочь надо. И корове — чего мучаться зря?

Был бы, думаю, наган — выстрелил бы я ей в затылок. Из милосердия. Уж больно она тощая и страшная, все равно не жилица.

— Бабка? — не удержался рулевой.

— А? Да бабка тоже. Я про корову. Такую и есть грех. Зубы об кости обломаешь. Но нагана у меня не было.

В общем, выпил я и ее стакан и пошел к себе. И встречаю минера с эсминца знакомого. Он говорит: ты чего такой печальный, как с похорон? Нет, говорю, похороны как раз не состоялись. И все, значит, ему рассказал. Он вскинулся так и говорит: жди здесь. И быстрым шагом ушел.

Вскоре возвращается и говорит весело: пошли, выпьем. Куда? Да к твоей же бабке! Но ведь корову забить? Мое дело, не волнуйся.

Ну что. Приходим. Вот, говорю, бабка, привел специалиста. Он по специальности корабли ко дну пускает вместе со всей командой, ему твою корову к морскому царю отправить, в смысле к коровьему богу — как плюнуть раз. По сравнению с ним Малюта Скуратов — практикант маникюрного салона. Только — сначала выпить. Он в трезвом виде мухи обидеть не может. А выпьет — выноси святых, гроза морей, его адмиралы боятся.

Достает бабка свою бутылку, хлеб-огурчики, и хорошо мы посидели. Ну что — пора дело делать. Идем в хлев.

И тут он достает из кармана толовую шашку, шпагат, и приматывает ей — корове, не бабке, конечно, — шпагатом шашку к рогу, ко лбу, значит. Я говорю: а много не будет? Все же непривычный способ мясо заготавливать. Будет потом, как в магазине — копыта да вымя. Он успокаивает: ты что? разве это заряд? да это только утке голову оторвать, я ж минер, это дело понимаю. И вставляет в гнездо детонатор со шнуром. И сигаретой его поджигает.

Я говорю: ты — гений! Действительно, голову в корове не едят, там мяса нет, развернет — не жалко, а язык ото лба далеко, уцелеет на заливное. А он говорит: давай все же из сарая выйдем на всякий случай, все же должна быть техника безопасности: хоть заряд небольшой, но вдруг, скажем, кончик рога оторвет и в глаз попадет, на хрен оно нам надо.

Выходим. Бабка к нам: сыночки, все? Убили? Минер еще шутит так: ну, убили не убили, но запомнит нас надолго. Это как? Он рукав отворачивает, смотрит на часы и говорит: считай, бабка, до двенадцати — и иди, принимай работу, сейчас будет все. Это у него шнур отмерен был.

Бабка удивилась, но послушалась, стала считать. И только досчитала она до двенадцати — ка-ак рванет в хлеву! Крыша торчком, стенки в стороны, дым дунул и солома кружится. И падает на нас сверху какое-то мелкое рагу и кусочки пегой шкуры.

Старушка так и застыла. А минер говорит: вот черт, цель ведь не бронированная, неужели заряд неправильно рассчитал? Ведь и шашек меньших на корабле уже не было. Старушка — в вой. Я говорю: да что ты убиваешься, ведь главное — дело сделано, а мясо собрать можно и прямо продавать готовые шашлыки, лучше нарезанных. Она нас — граблями!

Ну что, ушли, конечно. Минер говорит: плевать, корове все равно умирать, причем мигом и без мук, а мы все равно заранее выпили, так что все нормально. А бабке так и надо: корова ее всю жизнь кормила — «корми-илица!», — а как заболела — так вместо доктора с лекарством зовет убийцу с ножом, старая сука, забодать ее надо было, пока коровье здоровье позволяло. Вот и пусть теперь хоронит боевую подругу по-христиански… если соберет… что за каннибальство, в самом деле.

— Старый, мы ж мимо бакена прем! — завопил рулевой, вращая штурвал.

— Ах, — засуетился лоцман, — куда ж ты смотрел, оглоед! Так и на мель сесть можно.

5

Плавучая лавка — это скорее развлечение, чем шопинг. Обычный набор жратвы и ширпотреба по обычным ценам и даже завышенным — за услуги. Услуга и удобство в том, что лабаз сам подворачивается тебе под борт, а сбросить ход на полчаса — это, конечно, не швартовка к берегу с походом по магазинам.

Под лавку был оборудован музейного возраста, колесный еще, плоскодонный речной пароходик. Круговые веранды прогулочных палуб зазывали доморощенной рекламой, нацепленной на дырявый сетчатый обвес. Окна бывших салонов и кают были зашиты фанерой и жестью, дешевая голубая краска придавала архитектуре сходство с павильонами в парках культуры и отдыха той же эпохи, в какую пароходик имел имя и катал по рекам праздничных трудящихся пятилеток во время их аккуратно оплаченных отпусков. Теперь же его внутреннее хозяйство не отличалось от секции любого рынка, где деловитые челноки теснятся и предлагают стандартный набор испанского оливкового масла, китайских кроссовок и южнокорейских видеодвоек.

Остановились более из любопытства. Шурка, как секретарь судового Р. В. С., подошел к командиру и, стараясь сочетать деликатность со значительностью выборного лица, передал, что экипаж интересуется поглядеть — если время, конечно, позволяет. Время позволяло.

Лавочный народ оживился и вылез наружу: военные корабли здесь каждый день не расхаживают.

— Мужики — эсминец!

— Ты что — крейсер.

— Ниче-го себе — это что, «Аврора»?!

— Эй, ребята! Это вас в честь той «Авроры» назвали, или это она и есть?

— В Москву переводят, — с неприязнью объяснил кривобокий язвенник, выражая хроническое неодобрение всему, с чем его сталкивала жизнь. — Все им надо перекурочить, разорить.

— Эй, на «Авроре»! — развязным дуэтом одобрила пара качков, по виду и обстановке державшая функции крыши этого плавучего базара. — Что, идете по Белому дому выстрел давать?

— Вы цельтесь лучше, братаны!

Это дало повод к новому взрыву веселья:

— На крейсере — наводчики не нужны?

— А снаряды купили?

С «Авроры» засвистели:

— Купили!.. На ком попробовать?

Из всех покупок Хазанов взял дешевого кетчупа, а сигнальщики вскладчину на троих приобрели нательную шерстяную рубашку, отданную из контейнера секонд-хэнда практически даром. Груня приценивался к памятному значку «Минзаг “Тарантул”»; Сидорович забраковал оправу для очков. Экскурсия.

Но щупая прессованный ряд кожаных курток, Шурка задумался туманно. Кожанки, конечно, не ахти — тундра: турецкой, разумеется, кожи и недорогой выделки. Щеголять в такой хочет деревенский подросток и экс-полуинтеллигент, вкус которого сформирован дефицитом советской эпохи.

От нечего делать и слабо забавляясь каким-то модельерским позывом, он отлепил и выдрал из связки черную двубортную тужурку. Облачился до бедер и повернулся перед косо отколотым зеркалом. Бросил через плечо молодому: