— Все так, — ответил пес. — Разве я высказал недовольство?
— Ты странно улыбался. Я уже знаю это выражение.
— Какой ты понятливый. Ладно, я скажу, но тебе это не понравится. Я внимательно наблюдал за тобой, пока ты ел, особенно эти серебристые кубики. Ты в это время попрошайничал. Ты, конечно, не становился на задние лапы и не размахивал передними, ты не вывалил изо рта язык, но все равно ты попрошайничал.
Уокер отвел взгляд.
— Я не попрошайничал, — проворчал он.
— Зачем отрицать очевидное? Не стоит стыдиться своих действий, если ты знаешь, что и зачем ты делаешь. Люди все время что-нибудь выпрашивают. Выпрашивают хорошую работу, сексуальные удовольствия, одобрение сотоварищей. Или все это выше, чем выпрашивать еду? Почему ты вдруг решил, что это ниже твоего достоинства?
До Уокера дошло, что он был так занят новой едой, что не подумал об этом, но подсознание все сказало за него.
— Ты просто хочешь с ними сотрудничать. Ты же не сотворил никаких глупостей вроде попытки самоубийства. Ты конструктивно общаешься со мной. И наоборот. Кстати, я тоже получил более вкусную еду.
— Но я пытался бежать и даже напал на одного виленджи, — возразил Уокер, допивая напиток из маленького цилиндра.
— Это не глупость, это вполне ожидаемый поступок, — не колеблясь резюмировал Джордж.
— Я собирал камни, чтобы швырять ими в пришельцев.
Пес открыл пасть, вывалил язык и от души расхохотался.
— Ты полагаешь, что существа достаточно разумные для того, чтобы построить такой корабль и охотиться по всей Вселенной за такими экземплярами, как ты и я, не способны защититься от недовольных? Вспомни электрический барьер. Чем глубже в него проникаешь, тем сильнее он бьет.
— Это я знаю, — произнес Уокер. — Я пытался пройти сквозь него.
Джордж кивнул:
— Все пытались, в том числе и я. Среди нас был один субъект, очень неказистый и маленький, но он мог плеваться ядовитой кислотой. Это куда страшнее, как мне думается, чем швырять какие-то камни. Если же ты сможешь углубиться в электрическое поле, то оно в конце концов сожжет тебя до костей. То же самое произойдет и с камнями или с ядовитой слюной — все равно. Виленджи большие, безобразные, грубые, но они отнюдь не глупы.
Мало того что у тебя ничего не получится, — продолжал Джордж, — ты еще и лишишься дневного рациона. У меня сложилось впечатление, что виленджи хотят сохранить взятые ими экземпляры в целости и сохранности, но это не значит, что пришельцы их не накажут, если сочтут это нужным. Например, лишив еды или еще строже, как в случае с трехногим.
Сидя на берегу и болтая ногами в холодной воде, Уокер доел последний стандартный брикет.
— Значит, нас вознаграждают за хорошее поведение и наказывают за плохое. Вариантов у нас нет? — Его вдруг охватило дурное предчувствие. — Они не пытались тебя дрессировать? Научить каким-нибудь трюкам?
Джордж мотнул головой и почесал глаз.
— Пока нет, но думаю, я бы без труда научился.
— Конечно научился бы, — поддакнул Уокер, — ты же собака.
Джордж посмотрел на Маркуса ясным взглядом:
— А ты — человек. Не пытайся убедить меня в том, что люди не поддаются дрессировке. Ты же работаешь, не так ли? Я мог бы и сам тебя дрессировать.
— Хоть ты умеешь говорить и думать, не особенно задавайся, — посоветовал псу Уокер. — Люди дрессируют собак, а не собаки — людей.
— Неужели? А как насчет сегодняшней ночи? Ты же собирался выкинуть меня из спального мешка, не так ли?
— Нет, не собирался. Я хочу сказать, что это было мое решение — позволить тебе остаться.
Пожав лохматыми, как пук хлопка, плечами, Джордж вытянул перед собой передние лапы и положил на них голову.
— Ладно, будь по-твоему.
Уокеру так и не удалось уговорить дворнягу продолжить дискуссию.
Время шло. Время, за которым Уокер мог следить только благодаря своим часам. Часы, отсчитывая центральное поясное время, не имели, конечно, никакого значения в его нынешних обстоятельствах. Но цифры, показывавшие время родного города, каким-то непостижимым хронологическим способом помогали переносить неволю.
Потом случилось это. Случилось сразу и без предупреждения.
Только что они с Джорджем сидели на берегу кусочка озера Коули и следили за резвившимися на мелководье искусственными мальками. Но прошло всего мгновение, и все, что было за пределами воды, вдруг резко исчезло. Даже не исчезло, а отодвинулось.
Вместо отдаленных гор и леса появился просторный пойменный луг. Зеленая осока чередовалась со скоплениями каких-то стержней, похожих на воткнутые в землю макароны, свернутые в тускло-желтые кольца. Росла здесь и какая-то красная трава, хотя ее нельзя было назвать в полном смысле ни красной, ни травой. Окраска варьировала, доходя почти до ультрафиолетовых оттенков. Призрак травы. Были здесь и деревья, кроны которых, причудливо переплетаясь, образовывали совершенные геометрические фигуры. Другие росли в виде прихотливых арок и гротов.
Словно сошедшие с полотен Босха или выползшие со страниц давно забытого Льюиса Кэрролла, среди этой инопланетной зелени бродили самые разнообразные существа. Это сборище не показалось Уокеру менее зловещим и сверхъестественным оттого, что Джордж тут же объяснил ему, что, насколько он знает, каждая тварь в этом странствующем зверинце разумна и, по крайней мере, не уступает в интеллекте собаке.
Уокер обернулся через плечо и увидел, что его палатка стоит на прежнем месте. За ней виднелся пустой коридор. Слева находились остатки диорамы гор и лесов Сьерра-Невады. Справа галечный берег и кусок озера уступили место уютным трущобам Джорджа. Уокер понимал, что должен уже к этому привыкнуть, но это вольное обращение с реальностью — пусть даже мнимой — продолжало сбивать его с толку.
Склонившись к Джорджу, он прошептал на ухо своему новому другу:
— Если я правильно понял, то это и есть тот большой загон, о котором ты рассказывал?
Джордж тихо запыхтел.
— Правильно. Неплохо, правда? Конечно, я тут знаю не всех, я не так долго нахожусь на борту, но с некоторыми парнями уже познакомился, да и с девчонками тоже. И со всякими другими. — Он рванул вперед. — Пошли, я тебя представлю. Не волнуйся, тебе не придется обнюхивать задницы. Я уже понял: это дурная привычка.
Уокер хотел было сказать Джорджу, чтобы он не волновался, потому что такая мысль даже не пришла ему в голову. Если бы даже он был в собачьем расположении духа, то едва ли смог бы точно исполнить протокол псиной вежливости, хотя бы потому, что среди пасущихся здесь экземпляров дышащих кислородом тварей некоторые имели такую причудливую анатомию, что Уокер, наверное, не смог бы понять, где кончается задница и начинаются органы дыхания.