Сашка вынырнул из огромной толпы у касс и, морщась, сообщил:
— Зря торопился: рейс задерживается. Могли спокойно посидеть, билет все одно в кармане.
— Так в чем проблема? — удивился Игорь. — Давай хлопнем на дорожку. Обычай.
— А тебе стоит? Тормознут на трассе и права отберут. Без колес тяжко будет.
— Как заберут, так и отдадут, — заверил Игорь. — Ты забываешь, кто я есть такой. Очень известный писатель. Народ меня просто обожает в лице мелких милицейских начальников, трудяг на СТО [16] и прочей общественности.
— Тогда посиди. Я щас.
Сашка помчался в сторону ресторана, а Игорь плюхнулся на кресло и вытянул ноги со вздохом облегчения. Долго стоять ему было тяжко, проще уж ходить. При знакомых он не жаловался и старался не показывать, насколько это неприятно, когда после стояния в очереди ноют занемевшие конечности. Благо и нечасто приходилось. Уже не первый год по знакомству отоваривался без длительных ожиданий, и дело вовсе не в удостоверении инвалида СА, позволяющем прорываться к прилавку напрямую. Иные товарищи, всерьез раздраженные ожиданием, могли и прибить, невзирая на корочки. И он не слишком их осуждал. Самому бы не понравилось пропускать кого, если неизвестно, на всех ли хватит. Просто в Верном не так много всесоюзно известных прозаиков. Практически он один и есть. Остальные местного разлива и особыми успехами похвастаться не могут. Не Москва или еще какой большой город, где писатели ходят стаями и грызутся между собой за влияние и материальные блага. Для него всегда приготовлен заранее в подсобке полный набор согласно категории, и еще и звонят из магазина. Удобно. А подписать лишний экземпляр подсунутой книги дарственной надписью рука не отвалится.
Вокруг клубились всевозможные типы. Только в Туркестане такое встречается. В центре не так заметно — там славяне преобладают, хотя и среди них очень разные имеются физиономии. Здесь тоже большинство европейцев на вид.
Многие отставники селились по окраинам. Государство было заинтересовано увеличивать прослойку лояльных граждан и выделяло таким людям дополнительную жилплощадь, помогая и с трудоустройством. И все одно здесь очень наглядно представлено многонациональное население страны. Все цвета кожи, разнообразные одежки и многочисленные языки. Вокзалы и аэродромы — чуть ли не единственное место, где не существует четкого разделения. Попытка распихать по разным залам с успехом провалилась, хотя неграждане и сами старались в общий не соваться: недолго и от мусоров по шее заработать.
Раньше было спокойнее, да после нескольких угонов самолетов через границу проверки при посадке стали гораздо жестче, и приезжать требовали за два часа. В результате народу в не рассчитанном на это здании стало заметно больше, а порядка много меньше. Ничего странного. Серьезные люди через общий зал ожидания не ходят, а сидят в комнате первой категории и с любопытством наблюдают за столпотворением через окно. Для них общей очереди не существует, и нервы трепать необходимость отсутствует. Их редко трогают проблемы остальных. Он вполне мог протыриться внутрь и расположиться в комфорте, да Сашу все равно не пустят. Пока не дорос: туда пускали исключительно первую категорию, — вот и приходится сидеть по соседству, любуясь вблизи на общее для всех растерянно-покорное выражение лиц.
Самое интересное, когда понадобилось, замечательно договорились с потенциальными противниками о выдаче лихих героев, норовящих совершить рейс в одну сторону. Политика — не политика, а мы способны применить и ответные адекватные методы. Зачем им нарываться? Разрядка — она гораздо лучше и приятнее, включая легкое сокращение обычных вооружений и пару сотен ядрен-батонов. Принципами не поступились, даже слегка приоткрыв щелку.
Вот если хорошо присмотреться, заметны две отдельные сплоченные кучки отъезжающих. С греками все ясно. Уж драпая от своей реакции в сороковые, они никак не рассчитывали быть сосланными и пополнить число жителей Туркестана. Ну да они хоть в лишенцы не попали, в отличие от понтийских, загремевших еще раньше на поселение. Собственно, отношение и к тем и к другим было вполне приличное, в сравнении с немцами или некоторыми кавказскими народами, но им чего-то не понравилось. Теперь норовили отбыть за бугор. И очень зря. Давно они имели очень мало отношения к далекой Элладе, и многие уже и по-гречески не слишком хорошо говорили. Это ведь только на словах их там поджидают с нетерпением, реально — в лучшем случае выдадут минимальную сумму на обустройство и забудут через день. Будут пахать еще похлеще здешнего, причем при полном незнании окружающего мира и его законов.
Вторая толпа была гораздо страннее. Не так много государств, где добросердечное советское правительство могло углядеть новую родину для своих бывших жителей. Не в Афганистан же их отпускать и не во Францию. Никому они там не сдались. А вот Турция для всех заинтересованных подошла идеально. Мусульманская страна, и на ее территории много кого встретить можно. Они ведь только числятся турками, а копнешь — и обнаружатся курды с дагестанцами. Вот и прекрасно.
Воссоединение родственников, причем исключительно прямых, через десятилетия — еще та история. Доказать достаточно сложно, и мудрые юридические органы СССР сделали на этом неплохой бизнес. С каждого отбывающего, хорошо помурыжив с доказательствами наличия двоюродной тетушки, требовали очень приличную сумму. Все равно, в валюте или рублях. В иностранных купюрах даже предпочтительнее. Исключительно на проверку и установление родства. А то мало ли кто чего скажет или покажет.
Все вполне официально, хотя ходили упорные слухи про отдельные контингенты убывающих, к которым не очень придирались. Чуть не из лагерей собирали, визу в зубы — и на самолет. Саша на прямой вопрос глубоко задумался и, пожав плечами, признал некие подвижки в данном вопросе. Статистики до них не доводили, но по очень приблизительным прикидкам места содержания заключенных серьезно разгрузились. Наплачутся еще демократы с правильно воспитанными советскими уркаганами, свалившимися им на голову.
Зато под это дело очень многие намылились в Турцию. И всевозможные чеченцы с дагестанцами, и турки-месхетинцы, и узбеки с таджиками. Турки принимали всех, будто сами сотнями тысяч не старались перебраться из любимой страны в Европу. Им за это платили с Запада всевозможные борцы с коммунистическим засильем. И всем было хорошо. СССР избавлялся от враждебного балласта, показывая желание быть замечательным в глазах прогрессивной общественности, турки получали дешевую рабочую силу, а сами люди мечтали уехать. Полное счастье для всех. Зря Стругацкие считали, что такого не бывает. Еще как случается. Только вот не продолжается долго.
Саша появился с подозрительной коробкой в руках. Уселся рядом и извлек из кармана два граненых стакана.
— Воровать нехорошо, — наставительно сказал Игорь, наблюдая, как они наполняются прозрачной жидкостью. — Наверняка за кем-то числятся. Копеек на тридцать, не меньше, нагрел бедолагу.
— Ха, — ответил тот, — все честно. Пятерку в лапу — и все сами вынесут, даже утруждаться не требуется. Хочешь — водочку, хочешь — коньячок. И ресторанную наценку не забудут, даром буфет. Зато без очереди и с улыбкой. Им же утруждаться и обслуживать не надо, здесь чистый доход. В ресторан вообще не попасть: не первый рейс задерживается — и народ это дело заливает. То ли с горя, то ли с радости… А стаканы в качестве дополнительной услуги. Не из горла же нам хлебать. Не дети уже давно.