— Джина, добрая волшебница, разве это так важно? То шампанское давно утекло в канализационный сток…
Джина покачала головой:
— Никуда оно не утекло… Это шампанское до сих пор шумит в твоей голове. — Вздохнула и с усилием сказала: — Не повезло мне в жизни с хорошими мужиками…
Я обнял ее и осторожно поцеловал, а она отпихнула меня.
— Хочешь, погадаю? Судьбу твою посмотрим, тайны угадаем…
— А чего там смотреть? Ты же сама знаешь, что я везун и счастливчик, — засмеялся я. — Все будет хорошо! А вообще в жизни есть только одна настоящая тайна…
— А именно?
— Мы, по счастью, не знаем нашего часа…
— Эту тайну знают самоубийцы, — сказала она серьезно.
— За эту разгаданную тайну они платят жизнью.
— Они не за тайну платят, Кот. Они платят за то, что их Бог разлюбил. Это единственная реальная плата за умершую любовь…
Я смотрел на нее во все глаза, пытаясь сообразить, что она имеет в виду. Не повеситься же она мне предлагает!
— Ты чего хотел от меня? — спросила Джина.
— Устрой мне встречу с Мариной. Здесь, у тебя, по-тихому. Я бы не просил, но у меня нет выхода — меня Сашка очень плотно обложил…
Вице-премьер правительства Российской Федерации Антон Дмитриевич Завалишин поразил мое воображение.
— …А почт скоро не будет в мире вообще — прощайте, бронзовые горны Турн и Таксис, — говорил он Серебровскому, покачивая печально маленькой лысой головой с аккуратной бахромой серых волос вокруг плещи.
Честно сказать, мне показалось недостоверным, что российский министр помнит элегантную эмблему старейшей в мире почтовой службы — скрещенные трубы королевских посыльных. Но Антон Дмитриевич знал не только это, он знал много чего и хотел этим знанием поделиться с заглянувшим на минутку магнатом с проектом на 9 миллиардов долларов.
— В новый век войдут лишь телефон, радио и компьютер, — рассуждал он неспешно, и от авторской гордости за эти пошлые банальности его ровная лысина бликовала розовым отсветом. — Владимир Одоевский писал Пушкину: «Письма в будущем сменятся електрическими разговорами». Это ведь надо — електрическими разговорами!
На Хитрого Пса было боязно смотреть. Он медленно перекатывал желваки на скулах, покусывая нижнюю губу, и, поправляя мизинцем дужку золотых очков, глядел на вице-премьера, как солдат на вошь.
Корректно-невозмутимый компьютерщик Петр Петрович и я, вообще непонятно зачем сидящий здесь, создавали за спиной Серебровского драматический фон — безмолвный и многозначительный, как греческий хор. Может быть, мы изображали народ, за блага и интересы которого бился Хитрый Пес с гидрой правительственной бюрократии?
Встреча не задалась с самого начала. Когда мы подошли к дверям приемной вице-премьера, Сашка остановился посреди громадного коридора, посмотрел на свой золотой котел «Картье» и сказал:
— Подождем… Осталось еще полторы минуты. — Перехватил мой недоуменный взгляд и, усмехаясь, пояснил: — Я не могу приходить раньше времени… И тем паче — толкаться в прихожей, дожидаясь приема.
— И в миллиардных делах счет тоже идет на секунды? — спросил я.
Сашка снисходительно похлопал меня по плечу:
— Не думай о секундах свысока, как пел нам незабвенный геноссе Штирлиц. У нас — Византия. Цель — ничто, ритуал — все. Ситуация просчитывается не в лозунгах, а в деталях. В секундах, гримасах, в мелких буковках после текста…
Петр Петрович тоже обнажил из-под обшлага свой «Картье» — они были похожи на командиров, сверяющих время атаки, и ровно в одиннадцать он распахнул перед Серебровским дверь в приемную.
Мы вошли в этот вокзальный эллинг под звон часов-башни красного дерева в углу, поздоровались — Серебровский ограничился сухим кивком и направился в кабинет Завалишина.
И тут секретарша сделала спурт, который бы и нашему Коту Бойко сделал честь в его олимпийские времена. Рывком она выскочила из-за своего стола, резкая пробежка, и, как панфиловец, преградила нам своим тщедушным неаппетитным телом вход в святилище.
— Александр Игнатьевич, прошу прощения, одну минуточку надо подождать. — На ее лице была не пудра, а сахарин. — Антон Дмитриевич сейчас заканчивает важный разговор по «кремлевке»…
Серебровский зло усмехнулся, поправил на переносице дужку, повернулся к ней спиной и сказал мне, не понижая голоса:
— Оцени, Серега! Сейчас важные разговоры по «кремлевке» ведут только министры и блатные паханы. А всерьез люди разговаривают по спутниковым закрытым мобильникам…
Секретарша трусливо улыбалась, но стояла в дверях насмерть, и улыбка ее была как гримаса боли.
— Александр Игнатьевич, он вас ждет, уже спрашивал о вас, сей момент он закончит…
Не обращая на нее внимания, Сашка зловеще изрек:
— Плохой знак! Мне кажется, он нас не уважает…
Я тихо сказал:
— Сань, не заводись. Бог весть — может, и впрямь ему сверху звонят…
Хитрый Пес по-волчьи, углом рта усмехнулся:
— Сверху, говоришь? Вице-премьеру? Откуда? От Господа Бога? От президента? Так ему не до Завалишина, сейчас на Боре шапка горит. Запомни, Серега, — у чиновника, как у павловской собачки, выделяется слюна только перед кормежкой.
Распахнулась дверь, чуть не зашибив секретаршу, и с порога призывно замахал лапками нарядный человечек:
— Александр Игнатьич, простите великодушно, замотали меня… Добро пожаловать! Ждем-с, ждем-с…
— Это мы вас ждем-с, Антон Дмитриевич, — ласково, ледяным голосом ответил Сашка и, не дожидаясь приглашения, прошел к длинному столу для совещаний и твердо уселся. — Итак…
— Что предпочитают гости — чай, кофе, коньяк? — суетил хозяин.
— Гости предпочитают серьезный деловой разговор, — за всех нас расписался Сашка. — Послезавтра заседание правительства, надо утрясти и согласовать все неясные вопросы.
Антон Дмитриевич уселся напротив, озабоченно наклонил набок свою круглую лысую голову в опушке седых волос, похожую на мохнатое яичко, и сказал удрученно:
— Возникли проблемы, Александр Игнатьич. Вопрос о договоре с «Макрокомп глобал» из повестки дня правительства пока исключен.
— Так… — сказал Серебровский голосом, не предвещавшим ничего хорошего. И повторил: — Так… Объясните, пожалуйста…
— Вы финансист, Александр Игнатьевич, и не хуже меня понимаете, что сейчас творится на денежном рынке, — запыхтел Завалишин. — Центральный банк не может гарантировать стабильность валютного коридора…
— Я не прошу у правительства денег, — перебил Сашка. — Мне нужны для Билла Хейнса государственные гарантии о переводе военной техники в коммерческое использование…