— И никогда не имел. Это радист, и, по большому счету, нам он пользы никакой не приносит — связь у него только с англичанами.
— Ясно. Продолжайте.
— Сам факт выхода «Харона» на связь — это сигнал нам. Я дошел, работаю. Первая же переданная радистом радиограмма — второй сигнал. Это значит, что немцы Гальченко поверили и стали использовать радиста в своих целях.
— То есть, вы слушаете и его рацию тоже?
— Да, у нас есть такая возможность. Точнее — не у нас, а у…
— Я понял. Дальше!
— Этот ресторан был заранее оговорен с майором — там в условленное время дежурил наш человек. Не в самом ресторане — снаружи. Поэтому немцы, проводя предварительную проверку места встречи и выставление постов охраны, его не увидели. Его задача — проследить майора и его сопровождающих до точки их постоянной дислокации. Мы исходили из того, что такого важного и ценного агента не станут держать в тюрьме или казарме. Вероятнее всего, поселят где-то на конспиративной квартире — это обычная практика в таких делах. Так и вышло.
— То есть — немцы клюнули?
— Всей пастью, Всеволод Николаевич! Естественно, между Гиммлером и Канарисом тотчас же возник спор — кто будет работать с «Хароном» дальше?
— Ну, итог этого спора можно предсказать заранее…
— Так и вышло — мы получили косвенное подтверждение тому, что майору уже выделена личная охрана и его перевозят куда-то в СССР. На следующий день он это и сам подтвердил — попросился в ресторан.
— И немцы на это согласились?
— Так ресторан-то в этот раз они сами выбирали! Надо полагать, отыскали такой, откуда он не смог бы просто так уйти.
— То есть, за Гальченко никто не следил? — вопросительно посмотрел на собеседника Меркулов.
— Нам надо было просто зафиксировать факт его выхода из дома — все равно, куда. Если бы его просто куда-то увезли — другой вопрос. Но он вышел на улицу сам и уже там сел в машину — это условный сигнал, означающий скорый отъезд в СССР.
— Но он мог и не выйти. Немцы могли не выпустить.
— Есть и дубль-вариант. Начальник тыла на объекте «Тишина» заказал на складе исландскую сельдь. Майор объявил себя её ценителем и должен был попросить немцев о маленьком одолжении.
— Эк они его обхаживают-то!
— Так и получить хотят — кабы и не впятеро!
— Ладно. Что по готовности группы?
— Готовы. Ждут. В указанное место скрытым маршем передвигается группа поддержки — сорок человек. Оборудован аэродром, на который могут сесть наши самолеты для эвакуации.
— Всё?
— Нет… — чуть запнувшись, проговорил полковник. — По нашим сведениям, полученным из окружения Марии Оршич — медиума общества «Врил», на этот объект также прибудет группа экспертов данного общества.
— Подождите… — нахмурился нарком. — «Врил»… Мистики?
— Совершенно верно.
— Но ведь общества этого больше нет? С формированием Аненербе, его, кажется, распустили?
— Тем не менее, Мария Оршич по-прежнему занимается своей деятельностью, ничуть не пострадав от этого роспуска.
— Чертовщина какая-то… Вы серьезно, Михаил Николаевич?
— Более чем, Всеволод Николаевич. И это — настораживает и меня тоже…
— Садитесь, профессор, — рейхсфюрер кивнул фон Хойдлеру на кресло. — У вас есть полчаса, чтобы меня убедить. Не скрою, у меня имеются серьезные причины задержать майора здесь, в Берлине. Тут он нужнее, и наше сотрудничество приносит свои плоды уже сейчас, а не в далеком будущем.
— Прошу прощения, рейхсфюрер, но вы давно с ним работаете?
— Не мы. Первым начал Канарис — ведь это его люди смогли выкрасть майора прямо из-под носа целого взвода солдат! Так что вполне логичным было дать и ему урвать кусочек славы.
— Иными словами, рейхсфюрер, он попросту задержал русского у себя.
Гиммлер наклонился вперёд, сверкнули стекла его очков.
— Профессор… я признаю ваш безусловный авторитет в некоторых специфических областях науки, но… и только там! В прочие же вопросы, касающиеся иных, далеких от ваших изысканий, тем — полагаю, вам лучше не особо вникать…
— И адмирал, как я понимаю, остался крайне недоволен тем фактом, что ваше ведомство заполучило столь ценного человека? Полагаю, что и ваши сотрудники ещё не в полной мере нашли к нему подход. Надо отдать должное экспертам абвера — тут они вас несколько опережают.
— Нас?!
— Именно вас, рейхсфюрер. До меня им, слава всевышнему, ещё далеко…
Гиммлер сжал губы и демонстративно посмотрел на часы.
— Я не задержу вас надолго, рейхсфюрер. Прошу! — профессор положил на стол плотный конверт. — Ознакомьтесь…
— Что здесь? — подозрительно покосился на стол хозяин кабинета.
— Вам будет интересно…
Гиммлер хмыкнул и решительным жестом вскрыл конверт. На стол выскользнуло несколько фотографий. Пожелтевших, с завитушками и виньетками. Фигурные рамки включали в себя названия старых фотоателье.
— И?
— Вот это фото, — рука фон Хойдлера чуть коснулась одной из карточек. — Вам знаком этот человек?
— Ну… что-то есть… кто это?
— Шведов Александр Иванович — студент Берлинского университета Гумбольдта. Поступил туда в 1908 году, на кафедру юриспруденции. Вы его знаете под кличкой «Харон».
А вот это был мастерский удар! Рейхсфюрер несколько минут разглядывал фотоснимки. Несомненно, на них был изображен Гальченко — только гораздо более молодой.
— Признаю, профессор — вы меня удивили! Продолжайте!
— Вот этот человек… — тонкий палец собеседника тронул ещё одну карточку. — Вам он знаком?
— Нет. Кто это?
— Карл-Пайпер фон Маруг, профессор психологии. Не скрою, что очень многие н а ш и теории основаны на его исследованиях. В то время он преподавал в университете Гумбольдта.
— И что?
— На этом фото они изображены вместе…
— Вы хотите сказать, что Харон настолько близко знал фон Маруга?
— Более того — участвовал в некоторых экспериментах профессора. Сохранился даже лабораторный журнал… Хотя Шведов и учился на другом факультете, никто не препятствовал ему в свободное время посещать лекции и эксперименты на других кафедрах. Чем он, как мы теперь видим, и воспользовался.
— На нашу голову… — буркнул Гиммлер, разглядывая фотоснимки. — А это кто?
— Доцент киевского университета Синицын. Занимался аналогичными исследованиями в России. Тоже хороший знакомый и почти коллега профессора. Как видите…