— Да? Что вы хотите? — спрашивает она. И знаешь, дорогой читатель, что при этом делает? — как настоящая мама, вытирает руки кухонным полотенцем. Она высокая, стройная, белокурая, с бледным веснушчатым лицом. С бледно-голубыми глазами. Совсем, как у Игги, только, конечно, зрячими, потому что, в отличие от Иггиных, над ними никакие психованные ученые опытов не проводили.
— Вам чем-нибудь помочь, ребята?
— Мадам, мы продаем подписку на газету «Wall Street Journal», — с места в карьер импровизирует Клык. — Не хотите подписаться?
Она улыбается:
— Нет, спасибо. Мы уже получаем «Пост».
— Тогда ладно. До свидания. — Клык разворачивается и поскорее оттуда отваливает.
Она абсолютно точно, на сто процентов может быть Иггиной мамой. Что нам теперь делать?
76
— Здесь до сих пор взрывчаткой пахнет. — Игги дергает Газмана за рукав.
Тот принюхивается:
— Ага, правда, приятный запах! До самых печенок пробирает! Бодрит!
— Видит Бог, мы в ту бомбу могли бы ее и побольше положить.
Газ почти бесшумно ступает по цементному полу, но Игги без труда движется за ним след в след. Он бы и сам, без Газмана, только по памяти, нашел дорогу в ту подвальную комнату с файлами. Он готов поспорить, что если его снова поставить в туннель нью-йоркской подземки, он с легкостью найдет дорогу в Институт. Его редкостная способность ориентироваться по памяти практически компенсировала полное отсутствие зрения. Если слепоту вообще можно чем-то компенсировать.
— Пришли. — Газ открывает дверь в кладовку, где хранятся документы, и Игги слышит щелчок выключателя. Вот теперь ему стоять без дела, как пугалу огородному, пока Газзи всю работу за двоих выполнит.
— Она их положила где-то поближе ко входу, — напоминает он Газману, — по правую руку. Есть там какой-нибудь металлический шкафчик? Я звук помню.
— Они тут все металлические.
Газ открывает один ящик, шелестит бумагами и быстро его захлопывает.
— Я даже не знаю, что мы ищем. Все документы совершенно одинаковые: заголовок — печать — подпись; заголовок — печать — подпись.
— И что, никакие не помечены грифом «Совершенно секретно»?
— Нет, никакие.
Игги терпеливо ждет, пока Газ несколько раз повторяет ту же бессмысленную процедуру — один за другим открывает и закрывает несколько ящиков.
— Эй! Вот… Погоди-ка, что это у нас тут такое? Здесь какая-то пачка бумаг резинкой перетянута и листы другого цвета. И все старые, пожелтевшие…
— А ты почитай.
Звук стягиваемой резинки, шорох страниц:
— Ни фига себе!
Такие вот «ни фига себе» раздражают Игги до умопомрачения. Кто видит, тот и информацию первым получает. И давай замечания отпускать. А он — терпи да жди, когда ему объяснить все соизволят. Как же он слепоту свою ненавидит!
— Это, кажись, дела пациентов, — говорит наконец Газман, — не школьников, а именно пациентов. Из какого-то заведения «Стандиш» для неизлечимо больных.
— Какой такой «Стандиш»? Не очень-то весело это название звучит.
— Да подожди ты, — отмахивается от него Газ, и Игги с горечью думает: «Подожди… Будто у меня выбор какой-нибудь есть?»
— Здесь что-то странное. Похоже, эта школа раньше психушкой была. Если верить тому, что здесь написано, ее всего только года два назад в школу переделали. А эти файлы — медицинские дела пациентов, которых здесь содержали. Но зачем директору понадобилось их хранить — убей меня бог — не знаю.
— Может, он и в психушке директором был? А может, он сам был пациентом? Всех убил — и больных, и докторов — и открыл школу.
— Не знаю. Здесь много всякого понаписано. Сразу не прочитать. Я их сейчас под рубашку спрячу. А потом надо Макс это все показать.
— Давай. Нам вообще уже сматываться отсюда пора.
Игги поднимается за Газманом по лестнице. Ага, уже почти большая перемена на ланч. Интересно, где сегодня Тесс сядет? Но тут Газ вдруг останавливается и Игги чуть не сбивает его с ног.
— Странно, — бормочет Газ, — здесь дверь какая-то. Как это я ее раньше не заметил?
Игги слышит, как он открывает дверь и делает шаг вперед. На них пахнуло сыростью и холодом.
— Это что?
— Туннель. — Голос Газмана звучит удивленно. Длинный темный туннель прямо под школу уходит. Ему ни конца ни края не видно.
77
Я боялась снова встретиться с Сэмом в школе. Вдруг он от меня отвернется? Вдруг растрепал по всему свету, что мы целовались? Вдруг меня начнут за это дразнить?
Но все было в полном порядке. Перед уроком он мне незаметно улыбнулся. Улыбка была особенной, мне одной предназначавшейся. И смысл ее был мне совершенно понятен. Никто за нами не подсматривал, никто не собирал про нас слухи и не распускал сплетни. В перерыв для самостоятельных занятий мы сидели друг напротив друга за одним столом. Разговаривали, читали учебник, делали домашнее задание. И даже директор оставил нас в полном покое.
Все было классно. Почти целый день я чувствовала себя нормальным человеком. И так продолжалось, пока я не вернулась. Домой к Анне. Так что, считай, я поставила новый рекорд полной нормальности.
— Туннель? — я в недоумении смотрю на Газа и Игги. — Под школой? Зачем под школой нужен туннель?
— Вот и я такой вопрос задаю, — кивает Игги. — Плюс еще секретные файлы.
Снова листаю раздобытые ими бумаги.
— Надж, проверь-ка сведения про эту школу в Интернете. По-моему, я где-то читала, что она уже двадцать лет существует.
И Клык подтверждает:
— Так во всех проспектах сказано. И на доске в актовом зале золотыми буквами написано: «Основана в 1985 году».
Надж включила лаптоп, который мы почти полностью экспроприировали у Анны. А я продолжаю изучать дела пациентов. Все они однажды раз и навсегда оказались в этом «заведении для неизлечимых». И никто из них из него никогда не вышел. Все дела датированы последними пятнадцатью годами. Но самая свежая дата два года назад. После этого — ничего.
Для нормального человека оказаться в школе, переделанной из психушки да еще с подземным туннелем, — факт, безусловно, любопытный, но вполне случайный.
Для нас — это сигнал тревоги, бешено вертящаяся огромная красная мигалка.
— На школьном сайте написано, что она здесь с 1985 года. — Надж с сомнением качает головой. — Но потом я ее еще гугольнула, и все результаты поиска только двухгодичной давности. Не раньше.
— Может, они название поменяли? — предположил Игги.
Но Клык с ним не согласен:
— Не думаю. Про это никаких упоминаний нигде нет.