— Конечно, лучше, — вторит мне Надж охрипшим от слез голосом, — тогда этот ужасный день скорее кончится.
Она замолкает. Это самое короткое предложение, какое я от нее когда-либо слышала.
Но несмотря на слезы и нервы, день, как всегда, завершает пирамида из наших рук — кулак на кулак. Она вырастает словно сама собой. Нас шестеро, и мы вместе. Все как один. В этом наше утешение и наша сила.
Ангел свернулась калачиком — накрываю ее своим свитером. С одной стороны к ней поближе примостился Газман, а с другой прижалась Надж. Встаю рядом с ней на колени и поднимаю ей воротник — хоть немножко потеплее будет и в шею не надует.
Я почти всегда ложусь последняя, как будто непременно должна убедиться, что все уже спят. А сейчас еще надо площадку вокруг костра пошире расчистить. Чтоб не дай Бог ничего не загорелось. Клык поднимается на ноги мне помочь:
— Значит, может, ты и вправду из яйца вылупилась.
Не из пробирки, так из яйца — это еще одна версия нашего происхождения. Запасная. И я сухо отшучиваюсь:
— Ага, или из яйца, или в капусте нашли.
— Послушай, в какой-то степени тебе повезло. Спроси меня, так, по-моему, неизвестность лучше, чем то, что мы все сегодня услышали.
И всегда-то он знает, что я думаю! Ничьи мысли читать не умеет, а я у него как на ладони. Не могу не признаться, что это раздражает меня до полусмерти.
— С нами теперь все ясно, а твой вопрос по-прежнему открыт. Твоя история может быть в сто раз хуже, а может оказаться в тысячу раз лучше. — Он присел перед костром на корточки и, чтобы погреть, слегка расправил крылья.
— Она, видишь ли, подростком была… — его скривило от отвращения. — Наркоманка, поди, или еще того круче.
Если бы наши не спали, он бы ни за что такого вслух говорить не стал. Есть вещи, которые мы никому не доверяем, только друг другу. Потому что на все сто и во всем поймем друг друга только мы двое, он и я.
— А может, все не так, — размышляю я, засыпая песком огонь, — может, она была просто девчонка. Залетела — всякое бывает. По крайней мере, она выносила тебя все девять месяцев. Может быть, она тебя вообще отдавать не собиралась. Или отдала бы усыновить в какую-нибудь хорошую семью.
— Кончай заливать мне всякую хрень! Прикинь теперь сама, какой у мамашки моей выбор был: то ли мне в коротких штанишках пай-мальчиком в прекрасной семье бегать, то ли подопытным кроликом у банды сумасшедших генетиков развитию науки служить. Вот она «славу науки» и выбрала!
Он устало лег рядом с Газзи и закрыл глаза.
— Хватит тебе, Клык, не надо…, — то ли сказала, то ли выдохнула я.
Наконец я тоже легла. Пристроилась рядом с Ангелом и Надж. Касаюсь их, и на душе теплей и спокойней. Все. Теперь надо спать.
Я слишком устала, чтобы разбираться с тем, что случилось сегодня с моей головой. Чтобы думать о том, как мы будем искать Институт в Нью-Йорке. Чтобы размышлять о спасении человечества.
73
— Подъем! На зарядку становись!
На следующее утро, чуть только солнце защекотало веки, мое вчерашнее усталое равнодушие ко всему на свете как рукой сняло.
Я поднялась и снова развела костер — такая вот я заботливая. И настоящий лидер. И только тогда принялась ласково расталкивать своих.
Их жалобные стоны и причитания мне по фигу — поскулят-поскулят и поднимутся. Пристраиваю над костром кастрюлю, в которой лопаются и разбухают кукурузные зерна. Воздушная кукуруза на завтрак, удивишься ты, дорогой читатель? А почему бы и нет? Кукуруза — это злак, не хуже овса. Вот теперь и подумай, есть ли разница между овсянкой на завтрак и воздушной кукурузой?
К тому же, только мертвый может спать под оглушительный пулеметный треск лопающейся кукурузы. Так что это лучшее средство поднять мою сонную гвардию. Не прошло и получаса, как вся стая стоит у костра, мрачно растирая сонные глаза.
— Ребята, заправляемся и стартуем к Большому яблоку. Нас ждет город, который никогда не спит. Думаю, лететь туда часов шесть-семь.
Минут через двадцать все готовы. Один за другим мы взлетаем в воздух. Передо мной Ангел, я — последняя. Разбегаюсь, рывок вверх, с силой работаю крыльями, футов на десять отрываюсь от земли. Опять двадцать пять! Мой мозг снова пронзает невидимым раскаленным железным прутом. Со всего размаху тяжело и безжизненно падаю на землю. Лежу, обхватив голову руками, — ни вздохнуть, ни пошевелиться. Если я перестану сжимать свой череп, мозги сейчас выпадут наружу. Не знаю, что у меня разбито. Не знаю, кричу я или нет. От меня остался один только сгусток боли.
— Макс, — Клык осторожно дотрагивается до меня, — это с тобой как вчера?
Я не могу даже кивнуть.
Открываю рот и слышу тонкий, жалобный, воющий звук. Это мой голос — значит, я все-таки кричу.
В голове — настоящий фейерверк. Что-то бухает и взрывается разноцветьем красных, зеленых, оранжевых огней. А потом в каждом глазном яблоке начинается кино. Широкоэкранное, цветное, и крутят его со скоростью света, в каждом глазу свое: какие-то пыльные здания, мутные пейзажи, незнакомые лица, еда, газетные заголовки, что-то старое, черно-белое, какие-то психоделические спирали…
Сколько я так валялась — ума не приложу. Может, целый год. Но постепенно начинаю понимать, что могу пошевелиться, двинуть руками и ногами. Отползаю в какие-то кусты, и там меня рвет так, словно кто-то выворачивает меня наизнанку.
А потом я лежу, задыхаясь, пустая и холодная, как сама смерть. Не знаю, сколько еще прошло времени, прежде чем я смогла открыть глаза и увидеть над собой голубое небо и белые облака. И пять испуганных лиц.
— Макс, что с тобой происходит? Макс! — По-моему, Ангел боится, что я сейчас умру.
— Тебе однозначно надо к врачу, — Клык, хоть и пытается смягчить тон, но по голосу его понятно, что с ним лучше не спорить.
— Это ты здорово придумал. Какому еще врачу ты собираешься рассказывать всю нашу подноготную?
— Послушай…
Я хоть и слабая, но у меня уже достаточно сил, чтобы его обрезать:
— Баста. Хватит нюни разводить. Я уже в порядке. Это, наверное, вирус какой-нибудь.
Как же, держи карман шире. Генетическая спираль ни от каких вирусов не раскручивается.
74
Одарив меня долгим пронзительным взглядом, Клык пожал плечами и дал Газману знак на взлет. Тот неохотно подчинился. За ним следом, один за другим, поднимается в воздух вся наша семья.
— Ты следующая, а я за тобой, — безоговорочным тоном приказывает мне Клык.
Сцепив зубы, поднимаюсь на ноги. Колени дрожат, но я как могу разбегаюсь и устремляюсь вверх, с содроганием ожидая нового приступа боли. Меня швыряет в разные стороны. Мне страшно — а вдруг с высоты снова камнем вниз. Но вроде пока все обошлось, и главное — я лечу.