Внутри хранилось ожерелье из морских ракушек со сломанным замочком, маленькая желтоволосая кукла без одного глаза, одинокая варежка, пухлая вязаная шапка… и еще запах. Очень-очень слабый и тем не менее по-прежнему осязаемый запах малины…
Мел вынул шапку, некогда принадлежавшую его сестренке, закрыл коробочку и убрал ее обратно в шкаф.
(Вот так и мы с вами давайте задвинем подальше историю о пропавшей девочке по имени Белла. Не все, что случается, следует ворошить, в особенности прилюдно…)
Между тем небеса за окошком из непроглядно-черных понемногу делались серыми. До рассвета оставалось час или два, вот только теплее явно не станет. Это уж точно. И ветер там небось дует, точно бритвами режет…
Мел быстро переоделся в уличную одежду и сунул в карман куртки сестрину шапочку. Не ушанка, конечно, но с клапанами-наушниками. Стало быть, сойдет.
– Набила пузико, малышка? – обратился он к Левше, и та, сытая и довольная, с мурлыканьем потерлась о его ноги.
Мел нагнулся за кошкой и бережно усадил ее в переноску-повязку. Повесил мягкий домик на шею и правое плечо. Теплая кошка привычно устроилась у него на груди, и Мел улыбнулся.
Раз уж он не мог себя переделать, оставалось только надеяться, что очередное вмешательство в чужую судьбу не кончится полным крахом. Если уж на то пошло, та плачевная история с бродячими кошками и собаками принесла ему не одних только блох да залежи собачьего корма, ведь Левша была по-прежнему с ним!
И вот он запер за собой квартирную дверь и пустился искать непутевого ученика алхимика, а его неповоротливый разум все перекликался с огромным, скорым на сочувствие сердцем, транслируя одну и ту же мысль: этому мальчонке непременно нужна шапочка!
Лайзл стояла посреди железнодорожного вокзала, чувствуя себя совершенно потерянной. Сколько движения, сколько народу кругом! И поезда, втекающие на станцию и вытекающие из нее подобно стальным рекам!
Жизнь по-настоящему кипела и клокотала кругом.
– И куда мы теперь? – раздался голосок возле уха.
По и жавшийся к нему Узелок были еле-еле видны. В ярком свете мощных ламп под сводами вокзала привидения казались неуловимыми отблесками серебра на краю зрения. Примерно так мелькают в толще воды бока играющих рыб.
Заупокой-Сити был прибрежным городом. Южнее простирался океан, на востоке имелся всего один рыбацкий городишко – и опять океан. Так что поезда отсюда ходили только на север и на запад.
Теперь, когда Лайзл выбралась из чердачного заточения, путешествовать по «башне памяти» стало несколько легче. Девочка прикрыла глаза и подумала о высоченных сугробах с загнутыми гребнями на вершинах (невыразимый снег, подсказывал разум). Ей вспомнился вкус ледышек, таявших на языке, и яркие пятна румянца на щеках отца, топот теплых зимних ботинок, запах дровяного огня…
– На север, – сказала она.
По, на мгновение став более видимым, присмотрелось к табло «Отбытие».
– Поезд сто двадцать восемь, – сказало оно. – Отправляется с двадцать второй платформы через десять минут. Идет куда-то на север.
Но Лайзл вдруг вспомнила, что за все в этом мире следовало платить деньги. Кусочки бумаги, лежавшие, оказывается, в первооснове всего.
– Только у меня билета нет, – с упавшим сердцем проговорила она. – И денег, чтобы его купить.
– На этот счет можешь не волноваться, – сказало По. – Я тебя научу, как становиться невидимой. Фишка в том, чтобы думать, как призрак!
Судя по выражению лица, Лайзл ему не очень поверила.
– Думай о пыли, – принялось объяснять По. – О тенях, о всяких скользких штуковинах, которые никто в упор не замечает!
Лайзл попробовала. Мысленно она слилась с пылью между каменными плитами пола, растворилась в тенях… Удивительно, но у нее получилось – во всяком случае, и она, и оба привидения беспрепятственно миновали крупного дядьку в униформе, проверявшего билеты у выхода на двадцать вторую платформу. Благо непосредственно перед ними проходила орава каких-то скандальных, до невозможности крикливых и писклявых детей под водительством всклокоченной мамаши, без конца повторявшей: «Да откуда мне знать, сколько их тут! После шестого я просто перестала считать, так что можете пойти и забрать себе одного, если больно охота!»
В это самое время Уилл тоже подбирался к вокзалу, питая самые радужные надежды на будущее.
За час до того он проснулся не в самом лучшем состоянии – озябший, голодный и совершенно разбитый. Пальцы у него болели от холода, в пустом животе играли оркестры. Спасибо и на том, что заброшенная будка у подземного перехода не дала ему замерзнуть вконец, оградив хотя бы от дождя и мокрого снега!
Когда минувшей ночью он подошел к железнодорожным путям, никаких признаков Чокнутого Карла там обнаружить не удалось. Зато будка оказалась чисто выметена и пахла деревом, а также, что странно, вареным мясом. Не такое уж неприятное сочетание. Уилл забрался в самый темный уголок, свернулся клубочком и немедленно уснул…
Как ни странно, выспаться удалось очень неплохо. Пол оказался ненамного жестче его лежанки в доме алхимика, и еще здесь не было будильников, которые пронзительными трелями выдергивали бы его из сна. Не говоря уже о кошмарах, в которых ему представали огромные рыбины со стеклянными глазами и гремели неодобрительные голоса, обзывавшие его бесполезным…
Короче говоря, Уилл двинулся в направлении вокзала, будучи прямо-таки в приподнятом настроении. И что с того, что он был бездомен и нищ, голоден и в каком-то смысле вне закона? Ему стало еще лучше, когда возле самого вокзала его обогнала какая-то быстро мчавшаяся карета, и в голову ему едва не угодила печеная картофелина, вылетевшая из окошка. Еще теплая, истекающая маслом, опрятно завернутая в вощеную бумажку, картофелина была почти целой – ее едва надкусили с одного конца. Люди, ехавшие в карете, были, наверное, очень состоятельными. Времена стояли такие, что еду никто больше не выкидывал, разве что самые состоятельные богатеи. Уилл подхватил картофелину и, чуть не плача от счастья, запустил зубы в теплую, ароматную, маслянистую мякоть…
Словом, на вокзал он прибыл относительно сытым и хорошо разогревшимся после прогулки пешком. Ехать, по его мнению, следовало на запад. Именно туда, кажется, в основном ехал народ. Почитав расписание отбытий, Уилл присмотрел себе поезд, отправлявшийся часа через полтора, а пока пошел бродить по вокзалу. Ему все здесь нравилось – и эхо множества ног, шаркавших по каменному полу, и высокие сводчатые потолки над головой, и серый свет, вливавшийся снаружи сквозь просторные окна, и витавшие повсюду запахи кофе, пота, духов, шерстяной одежды и зимы. И то, как женщины в элегантных шубках разгуливали туда и сюда по залу ожидания, а мужчины сосредоточенно шагали не иначе как по важным делам, все такие значительные и серьезные…
А чего стоили поезда!.. Тяжело пыхтящие и вздыхающие, окутанные облаками пара и дыма, они прибывали неизвестно откуда и, погудев, снова отбывали в неведомые места! Уиллу всегда нравились поезда. Кажется, целый день до вечера стоял бы здесь и смотрел…