Слезно шмыгнула носом, потянулась на заднее сиденье, вытянула из сумки салфетку, смяла в ладони. Резко вдохнула воздух и снова затряслась в слезном злом приступе:
– Если б ты знала, Ирка, как мне тяжело… Ты ж обо мне ничего не знаешь, вообще ничего! Думаешь, я такая вся из себя белая и пушистая, что ли? Жена успешного любящего мужа-бизнесмена, любительница красивой удобной жизни? Да видела я эту жизнь в гробу вместе с успешным любящим мужем-бизнесменом!
– Но он и в самом деле тебя любит. Разве не так?
– Да любит. Если уж совсем красиво сказать – любовью больной, мучительной и странной. Да не смотри на меня так! Любит и сам себе простить не может… Идиот… Лучше уж никак, чем так…
Высморкавшись в салфетку, приспустила оконное стекло, бросила ее в дождь. Сырой холодный воздух ворвался в салон, огладил прохладой их разгоряченные лица. Пристроив затылок на подголовник, Ольга закрыла глаза, принялась рассказывать тихо, будто жалуясь самой себе:
– Это я там, Егорке, ляпнула, что с отчимом жить хорошо. Ага, сказка прям душевная, все мое детство и юность испоганившая. Мне и десяти лет не исполнилось, как он, сволочь, меня лапать начал. Я сначала не поняла ничего, с подружкой посоветовалась. Она говорит – матери расскажи. Ну, рассказала. А она мне – оплеуху. Представляешь? С тех пор я дома старалась меньше бывать. После уроков хожу, брожу по улицам или во дворе сижу, пока в кухонном окне ее суету не увижу. Любила она этого подлеца, каждый вечер котлетки ему наворачивала. Так мне и запомнилась – с мясорубкой. А где дочь пропадает – ей и дела не было. Такая вот материнская любовь мне досталась, не шибко качественная. Нет, с виду-то все хорошо было – вполне благополучная семья. Новый год с елкой, дни рождения, мамино пузо беременное. К тому моменту, как я школу окончила, они еще двоих успели настрогать. Ох, как я тряслась, помню, когда мать в роддоме лежала! Чего только не придумывала, чтобы дома не появляться…
– Оль, а может, показалось? Ну, что он тебя лапал. Может, просто приласкать хотел?
– Ага, приласкать… Тебя, когда отец в детстве ласкал, за интимные места трогал?
– Я без отца росла. Мне два года было, когда он от мамы ушел.
– Ну, так и не говори тогда, если не знаешь.
– А отчим у меня тоже был. Но ничего такого – даже близко.
– Повезло, значит. Я ж говорю – везучая. А надо мной прямо какой-то рок в этом смысле висит. Школу окончила, мать с отчимом сели напротив – рожи умильные, как на картинке про хороших родителей, – спрашивают: ну что, доченька, как будешь в жизни определяться? Пора и самостоятельную жизнь начинать. Учиться, работать пойдешь? Хотя в нашем поселке ни техникумов, ни институтов не имеется, да и работы никакой нет. Может, в город поедешь? Кивнула – да, мол, конечно. Я по натуре девчонка тихая была, стеснительная, да еще и внутри страшно запуганная. Но, в общем, поняла, что как ни крути, а сваливать надо. Вырастили, выкормили, долг родительский исполнили, все, лавочка закрывается. Дальше сама, как хочешь. С глаз долой из сердца вон. Приехала в город с чемоданчиком. А дальше уже и вспоминать не хочется…
Ольга вяло махнула рукой, отвернулась к окну, провела пальцем по запотевшему стеклу. Там, за окном, уже собирались сумерки. Мимо, в туманной мороси, проносились машины, коротко освещая их лица светом фар. Ирина слышала, как в сумке слабо пищит мобильник, но достать не решилась, боясь нарушить поток откровения. Знала, что продолжение грустного рассказа будет. А иначе – зачем подруга решилась…
– Не знаю, зачем я тебе все это рассказываю… Ну, если уж начала…
Ольга села прямо, глянула на себя в зеркало заднего вида, провела подушечками пальцев под глазами. Вытянув нижнюю губу, подула себе в лицо, мелко тряся головой. Нервно сглотнув, продолжила:
– С вокзала позвонила знакомой девчонке – она в городе квартиру снимала. Попросилась переночевать, говорит – приезжай. Просидели всю ночь, бутылку вина выпили. Ну, она тогда мне немножко мозги вправила, конечно. В институт, говорит, поступать хочешь? Ага, давай, а жить на что будешь? На стипендию? А за учебу платить? Нет уж, милая, эти прекрасные удовольствия не для нас. Единственное, что могу для тебя сделать, – на пару эту квартиру снимать. Свою половину арендной платы уж как-нибудь заработаешь. Я обрадовалась – конечно, мол, заработаю! Завтра же работу искать пойду! Она усмехнулась – ну-ну… Все работодатели только и ждут, когда к ним девушка Оля со школьным аттестатом придет. Разве что к азиатам на рынок подашься, шмотками торговать. Так у них много не заработаешь, еще и должна останешься. Я на нее смотрю, глазами хлопаю – а где работу найти? Посоветуй. А она мне – там же, где и все, не одна, мол, ты умная сюда приезжаешь со школьным аттестатом в чемоданчике. В общем, чего там долго рассказывать – попала я туда, куда все такие же дурочки неприкаянные попадают. К мамке.
– К какой мамке?
Ольга усмехнулась, посмотрела на нее спокойно, чуть насмешливо:
– А сама не понимаешь? Хотя да, ты у нас девушка из другой оперы, шибко правильная, никакой жизненной грязью и близко не тронутая. В бордель я попала к мамке, вот куда! Привлекательная была особа, с двумя высшими образованиями. По одному – психолог, по другому – юрист. Очень грамотно свой бордель организовала и девочек брала только свеженьких, глупеньких, чтоб на них печать древней профессии и близко не просматривалась. Между прочим, там даже конкурс своеобразный был. И клиенты все исключительно положительные, не шушера какая-нибудь.
– О боже… Как же так, – только и смогла пролепетать Ира, прикрывая рот ладонями.
– Да ладно, смотри, в обморок не упади. А то вообразишь себе. Ничего страшного со мной не случилось, всего пару недель поработать пришлось. Хотя, знаешь, хватило. Так уж получилось, что именно Самсонов меня оттуда и вытащил. Представляешь, всего тридцатым по счету клиентом оказался!
– Тридцатым?!
– Думаешь, это такая большая цифра? Да бог с тобой. Я еще тогда их по головам считала. Мне казалось, это отвлекает как-то. Особого рода драйв, как истязание-самозащита. Пока считаешь, кажется, что выберешься. Глупо, конечно. Ну, вот. Именно тридцатым клиентом он и оказался. Можно сказать, юбилейным. Влюбился, зараза, почти как в фильме про «красотку», помнишь? Хотя какая из меня красотка была? Да и Самсонов еще не был таким, каким ты его сейчас знаешь. Веселый был, жизнерадостный, готовый весь мир спасти. Планов – громадье. Даже не спросил, люблю я его, нет ли. Теперь-то я знаю, что он через это «спасение» по-своему самоутвердился.
– Ну почему же? Сама же говоришь – любил.
– А любовь разной бывает, Ирочка. Твой одной любовью любит, а мой – другой.
– Хм… Я всегда считала, что любовь – это любовь.
– Да, конечно. В общепринятом смысле так и есть. А только, знаешь, не все справляются с маленькой червоточинкой в голове, если она имеет место быть. Вот и мой Самсонов начал сомневаться в своем порыве. Любил – и сомневался, сомневался – и любил. Все приглядывался ко мне, знаешь – обидно так приглядывался.