– Вполне.
– Ну, тогда пока? В квартиру будешь подниматься или сразу поедешь?
– Сразу. Очень домой хочу.
– Хм… Ладно, завтра созвонимся. Расскажешь, как семья блудную мать встретила.
– До завтра.
Ирина вышла из машины, отошла на несколько шагов, обернулась, чтобы еще раз махнуть Ольге. Но та уже разворачивалась в узком пространстве перед аркой, лицо издалека казалось отрешенным и равнодушным. И снова стянуло жалостью сердце… Даже спасибо подруге не сказала и слов хороших для поддержания духа не нашла. Вот уж воистину – мое горе горше всех…
Вслед за Ольгой она вырулила со двора, поехала по темным улицам, залитым недавним, судя по всему, дождем. Дело впереди предстояло неприятное, но лучше сделать это сейчас. Да, именно сейчас, потом может духу не хватить.
Так. Сюда, кажется… Да, этот двор, и подъезд, и лавочки у подъезда с облупившейся зеленой краской. Хорошо, бабушек на лавочке нет – сырость погодная по домам разогнала. А квартира – номер пятнадцать, если память не изменяет. Нажала на домофонные кнопки…
– Да! Кто там? – тут же ответил быстрый мужской голос.
– Я… Я к Стелле… Она дома?
– Да, входите.
После сухого щелчка Ирина потянула на себя дверь, вошла в подъезд. Этаж, должно быть, третий. Господи, как сердце стучит…
Стелла ждала ее в открытых дверях квартиры, смотрела удивленно. И совсем не была похожа на прежнюю себя – лицо без косметики, волосы убраны назад в легкомысленный хвостик, перетянутый детской розовой резинкой, длинная линялая, явно с мужского плеча майка, под ней ровные ноги в шерстяных носках.
– Здравствуй, Стелла, – улыбнулась, запыхавшись. – А я к тебе. Можно?
– Заходите, – неуверенно отступила на шаг от двери девушка. – Только я не понимаю…
– А я сейчас все объясняю.
– Вы извините, у нас не прибрано. Видите, я и вещи не успела разобрать.
В прихожей действительно были горой навалены сумки, в сторонке стояли два огромных чемодана. Стелла, обернувшись, крикнула в комнатный проем:
– Глебка! Чайник поставь?
– Уже! – донесся из кухни веселый голос. – Веди гостью сюда, сейчас все будет!
– Пойдемте на кухню. Только, к сожалению, к чаю ничего нет.
Кухня была такой маленькой, что с трудом вместила узенький шкафчик, плиту, хлипкий стол с двумя такими же хлипкими табуретками и холодильник. Хлопочущий с чайником Глебка смотрелся в маленьком пространстве как слон в посудной лавке. Но ничего, справился. И чашки поставил, даже заварочный чайник дымился вкусным паром из носика.
– Сахару тоже нет, Стелл, – оглянулся он от раскрытой двери шкафчика огорченно.
– Ладно, иди в комнату, видишь, нам поговорить надо! – ласково вытолкнула она его из кухни.
Парень успел ухватить ее ладонь, торопливо прижать к щеке. Мимолетный жест, но так и брызнуло от него счастливым настроем парня. Да и Стеллино лицо потекло, сжимая губы в едва сдерживаемой улыбке.
– Фу, дурак… Иди уже. Вам чаю покрепче? Глебка зеленый заварил, знает, что я черного не пью.
– Давай зеленый. Я тоже его люблю.
– Ага. Тем более сахара все равно нет. А зеленый надо без сахара, так вкуснее.
Сев напротив, Стелла взяла в пальцы чашку, смешно отставив мизинчики, подула, вытянув губы. Чуть отхлебнув, глянула собеседнице в глаза в настороженном ожидании.
– Я смотрю, любовь у вас, – улыбнувшись, повела Ирина головой в сторону дверного проема, за которым исчез Глебка.
– Да. Мне высокие блондины с голубыми глазами больше нравятся. Вы ж сами недавно это провозглашали, помните?
– Помню, Стелл. Я, собственно, по этому поводу и пришла. Ну, то есть… Прощения попросить за то дурацкое провозглашение.
– Что, серьезно?
– Да.
– Просто прощения попросить и все?
– Да…
– Хм… А вот вы еще, когда это провозглашали… Фу, слово дурацкое, да? Вы еще и Глебкино имя назвали. Откуда вы про него узнали, можно спросить?
– Да отчего ж нельзя. Я вас вдвоем у супермаркета увидела, а потом проследила за вами. Ехала сзади, как шпион…
– Серьезно?! Вот это да. Ну а имя-то, имя?
– А что – имя… Это уже дело шпионской техники. Бабушки-соседки у подъезда попались очень говорливые. Выложили все как есть. В самых подлых подробностях.
– Ну да, они такие. С потрохами нас заложили, значит. А только почему – подлых? Мы с Глебкой вроде ничего подлого им не сделали…
Странно, но в голосе Стеллы совсем не слышалось ни обиды, ни злобной досады. Наоборот, веселым был голос, можно сказать, дружески-игривым.
– А зачем вам все это надо-то было? Шпионить, с бабками беседовать…
– Хороший вопрос, Стелл. Я сама на него вот уже который день пытаюсь ответить. Знаешь, есть такой термин в юриспруденции – объект повышенной опасности. Когда этому объекту плохо, он подсознательно стремится другим побольнее сделать. Дом старый разваливается – кирпичи на голову летят. Собака озлоблена – людей кусает. Человек несчастлив и удручен – обязательно в кого-нибудь злой энергией плюнуть надо.
– Хм… Понятно. Короче говоря – если у самого корова сдохла, пусть и у соседа сдохнет?
– Ну, можно и так сказать.
– Значит, я сгоряча под руку попалась?
– Выходит, что так. Прости меня, Стелла.
– Да ладно, бог с вами, не за что вам извиняться. Говорят, наоборот – все, что ни делается, все к лучшему. Считайте, что вы в меня не плюнули, а помогли.
– Даже так?
– А что, сами разве не видите? Мы ж любим друг друга, теперь, слава богу, каждый день вместе будем. Надоело уже болтаться, как дерьмо в проруби. Знаете, как тяжело?
– Нет, не знаю.
– И бога благодарите, что не знаете! Когда любишь одного, а живешь с другим. Нет, никому такого не пожелаю!
– А чего ж тогда жила, если так? Еще и под венец пошла!
– Так если позвали, что ж делать-то было? Я и сама об этом думала, и сомневалась, даже к батюшке в церковь за советом ходила. А он говорит – это у тебя, милая, искушение над юным неокрепшим умишком возобладало. Страшная эта вещь – искушение. Я ж детство да юность ой в какой бедности провела, если б вы знали… Я ж не местная, из маленького городка сюда приехала, там даже работы нет, градообразующее предприятие давно закрыли. Приехала, с Глебкой вот познакомилась. А потом Петр Яковлевич в меня влюбился. Вернее, я сама сделала так, чтобы он в меня влюбился. Ну и пошло…
– А как же Глеб?
– Да мы уж потом поняли, что любим друг друга, когда все закрутилось. Так бывает, знаете: когда рядом – не поймешь. А стоит отдалиться… Глебка смирился, терпел. Я и сама удивлялась, чего он терпел. Но с любовью ведь ничего не поделаешь, она все равно свое возьмет.