— Или тут имеет место не просто нарушение режима… а, Михалыч? — вкрадчиво поинтересовался Ловцов, перехватывая нунчаки в левую руку и ударяя ими по столу.
— Делай что хочешь! — взвизгнул по-бабьи ДПНСИ, не выдержав дерзкого напора, и суетливо отвел глаза в сторону. — Только подследственного водворите на место…
Выйдя из помещения ДПНСИ, Ловцов сказал корпусному:
— Ты, крыса! Если с этим парнем что случится — я тебе яйца на уши натяну! Ты понял, чмо?!
Корпусной опустил голову и проникновенно вздохнул — понял, не дурак!
— Ну и славненько, — флегматично резюмировал мой приятель и сказал мне: — Тут постоянно дежурят наши пацаны — помощь оказывают персоналу СИЗО. Я им всем передам — ежели чего, шумнешь… Короче — спецназ спецназа в обиду не даст.
— Заметано, — растроганно пробормотал я, протягивая Ловцову руку. — Знаешь, а я вообще-то ни за что сюда угодил… Подставили.
— Может быть, — неопределенно пожал плечами Муля. — У нас все может быть. Ну — пока…
Вот так состоялось мое знакомство с нравами и обычаями нашего славного СИЗО. За все время моего сидения никто больше не покушался на целостность персоны вашего покорного слуги, но Судьба, эта своенравная баба, и без вмешательства воров и озлобленных бригадиров два раза нанесла мне страшные удары, от которых оправиться до конца так и не удалось… Спустя два дня Звездорванцев сообщил, что Гольдман умер, не приходя в сознание. Нового адвоката фирма подыскать мне так и не удосужилась, хотя следователь клятвенно заверял, что беспокоил Кругликова по этому поводу аж три раза.
— Заняты они, — сокрушенно сообщил Звездорванцев. — Кругликов этот слушает пять секунд, раздраженно бросает «да знаю я, знаю!» и отключается. Видимо, проблемы какие-то…
Но отсутствие адвоката я еще мог пережить — в принципе, никакой адвокат, кроме Гольдмана, в моем положении ничего исправить был не в силах. Я просто принял этот факт к сведению и приготовился защищаться.
Второй удар был гораздо страшнее. На четвертом допросе Звездорванцев скорбно вздохнул:
— В каких отношениях вы были с главой вашей фирмы… эээ… с Чанкветадзе?
— Почему «был»? — насторожился я. — Был, есть и буду в прекрасных отношениях…
— Он умер, — прервал меня следователь и отвел взгляд. — Сегодня утром, в четыре часа…
Трое суток я пребывал в прострации. Не ел, не пил, валялся на полу в своей одиночке. Уже не в первый раз Судьба так жестоко карала меня. В свое время я потерял жену, которую боготворил, — она оказалась шлюхой. Затем родители погибли в автокатастрофе — в расцвете сил, как говорят, жить бы еще да жить… Чуть позже злобные гоблины надругались над моей маленькой женщиной — Милкой, которая до сих пор так и не обрела нормальный рассудок… Дон был моим последним оплотом в этом жестоком мире. Да, он был болен и находился в критическом состоянии — врачи не скрывали этого. Но я твердо верил, что этот старый половой разбойник найдет в себе силы выкарабкаться из любой, даже самой безвыходной, ситуации. А он не нашел… За годы, проведенные рядом с этим человеком, я успел привязаться к нему, как к родному отцу. Он вытащил меня из беспробудного запоя в память о моей матери и терпел рядом с собой, обеспечивая всем необходимым, давая понять, что личная привязанность значит больше, нежели выгода, трезвый расчет и еще куча рациональных критериев большого бизнеса. И вот — его не стало. Теперь я знал, что обречен. Некому было заняться моим спасением. Правда, еще оставался толстый Бо — мой боевой брат. Но умение стрелять, убивать голыми руками и жестоко управлять группировкой, талант заслонять грудью в бою и другие качества Бо были бессильны против козней мерзавцев, которые подставили меня черт знает из каких побуждений. ПРОФСОЮЗ в данном случае тоже оставался в стороне. Я уже представлял, как аналитики этой организации, скучно пожав плечами, вымарали меня из компьютерной памяти.
На последнем допросе, в очередной раз получив мат на 16-м ходу, Звездорванцев вздохнул и сообщил:
— Жаль мне вас.
— Отчего же? — вяло поинтересовался я. — Зря посадили?
— Да нет, — следователь махнул рукой и поморщился. — Посадили… Что посадили — это еще куда ни шло… Отпедерастить вас пытались?
— Пытались, — согласился я. — Но не очень удачно. Сами знаете… А что?
— Да ничего, — Звездорванцев пожал плечами. — Суд скоро. На зону пойдете. Там обязательно отпедерастят.
— Это мы еще поглядим, — небрежно бросил я.
— Сто процентов — отпедерастят, — убежденно воскликнул Звездорванцев, — и глядеть нечего! Вы же бывший сотрудник правоохранительных органов — пойдете на «двойку», так называемую «ментовскую»… А там все повязано — Пахомовы людишки там заправляют. Юридический нонсенс…
— Жаль, значит? — ядовито переспросил я.
— Ага, жаль, — печально подтвердил Звездорванцев. — Неплохой мужик пропадает.
— Ну-ну, — пробурчал я и в лоб спросил: — А вот… сколько вам за меня заплатили? Только честно?!
— Ну что вы! — удивился следователь — даже очки на лоб полезли! — Кто ж нам платит?! Нам команду дают — фас! — и все…
— И не совестно? — поинтересовался я, глядя в бездонно-голубые глаза своего визави. — Спите нормально?
— Совестно, очень совестно, — с готовностью согласился Звездорванцев. — На душе кошки скребут — невмоготу!
– «Невмоготу»! — передразнил я. — Н-н-да… Но вы же знаете. Что дело — липовое?!
— Ну — знаю, не знаю… — следователь сокрушенно развел руками. — А как быть?
— Ну а ежели куда повыше сообщить? — предложил я шепотом, подавшись через стол. — Чтобы приехала независимая экспертиза, бригада какая-нибудь из Москвы — типа Гдляна-Иванова… А? Я бы потом вовек не забыл бы…
— Ну уж нет! — Звездорванцев, как бы отгораживаясь, решительно выставил перед собой раскрытую ладонь. — Это вы бросьте, сударь! Мне, знаете ли еще пожить охота — я совсем не старый еще…
— Ну а… а вот судьи — что?! — не сдавался я. — Ведь суд наверняка будет все рассматривать, свое расследование… А?
— Не-а, — вяло помотал головой Звездорванцев. — Судьи — они тоже жить отчего-то хотят…
— Да-а-а, бля… — задумчиво протянул я. — мафия, бля! «Коза Ностра»…
— ну что вы, какая там, в задницу, «Коза Ностра», — не согласился следователь. — В сто раз хуже. С этой «Нострой» кто-то там у них боролся — были, знаете ли, примеры… А у нас — глухомань…
Вот такой разговор состоялся позавчера, на седьмом допросе. Беседа эта энтузиазма мне не прибавила.
— Бежать мне надо, — задумчиво щурясь сквозь сигаретный дым на портрет Железного Феликса, произнес я. — А то и впрямь опустят — тут все повязано…
— Да, опустят — это точно, — согласился Звездорванцев, не отрываясь от партии. — А вот бежать… Бежать?! — Следователь встрепенулся — дошло, наконец, какое предложение я высказал! Подняв глаза. Он изучающе посмотрел на меня и, обнаружив, что прямо сейчас бежать я не собираюсь, облегченно вздохнул.