Ну так вот же оно! И ничего тут особо сложного нет, всё предсказуемо.
Там и сосредоточили усилия, обложили всё так, что мышь не проскочит: будем ждать, никуда он не денется, тоже мне, великий престидижитатор выискался, хотел всех подряд обмануть…
* * *
Параллельно с поиском денег проверяли неожиданную информацию Коврова насчёт заветного чемодана Старика с «разной мелочовкой».
В некотором роде это было даже важнее денег, поскольку оставался невыясненным вопрос: а что именно Ковров счёл мелочовкой? Как говорится, на вкус и цвет вся компра разная — то, что кому-то может показаться мелочью, для другого, напротив, будет вопросом жизни или смерти.
Поэтому всем не терпелось как можно быстрее добраться до заветного чемодана.
Этим вопросом занимался лично квартет «основняков» (используем уже знакомую формулировку: им не то чтобы доверяли, но прислушивались ввиду сильных позиций и тяжеловесности), создав нечто вроде оперативного штаба с участием наблюдателей от остальных кланов.
Для начала взяли всех прокурорских, кто был на обыске в апартаментах Коврова, кроме Ольшанского, — его нигде не могли найти. Этих прокурорских, не тратя времени на преамбулы, сразу начали жестоко пытать (нет, это не метафора), и вовсе не ради потакания извращенному вкусу, а просто для скорости получения результата.
В итоге все испытуемые, которых допрашивали по отдельности, показали примерно одно и то же. Да, чемодан был, это факт, его забрал с собой Домовитый, это тоже факт.
Но вот ещё два факта, и совсем не в строку: чемодан был совершенно пустой и… без ручки!
Вот это уже ни в какие ворота не лезло.
Что значит без ручки?!
Переспросили неоднократно, попытали ещё разок: подопытные, едва ли не умирая от страданий, повторили слово в слово — пустой и без ручки.
А поскольку врать им не было совершенно никакого смысла, пришлось принять показания как данность.
Вот это «без ручки» всех здорово обескуражило.
Чемодан Старика — это своего рода легенда кланового движения России. О нём прекрасно знают все вожди, и ручка тут — не просто «штучка, за которую хватаются рукой» и особая опознавательная деталь.
Красть ручку от чемодана в таком доме никто не будет. Это идиотизм в высшей степени.
Невольно напрашивался неутешительный вывод, запутывающий и без того непростую ситуацию.
Если чемодан был без ручки… Значит, это не тот чемодан.
Ну и за каким чёртом, спрашивается, давать такую информацию?!
Вызвали на беседу «бункерного» шефа, Владимира Аркадьевича Домовитого. Домовитый послушно прибежал, не заставляя просить дважды. Вроде бы все свои люди, но такая ситуация, что если оплошаешь, эти же свои мгновенно порежут на кусочки и не спросят, как звали.
Беседовали в подготовленной аудитории, за стенкой сидели мастера-психологи, смотрели трансляцию с камер, прислушивались к каждому слову, составляли мнение.
Предупредили без намёка на юмор: дело очень серьезное, соврешь — конец тебе.
Домовитый был бледен и не по-хорошему тих, но врать не стал, выложил всё как есть. Да, чемодан забрал, но был он совершенно пустой и без ручки. Пришлось нести в охапке. Нет, старый чемодан там был один, ничего похожего из той эпохи в апартаментах Коврова более не было. Да вы прокурорских спросите, которые обыск проводили, и домработницу, они подтвердят.
Прокурорских уже и так спросили, а домработницу не догадались, но, очевидно, уже не надо, и так всё ясно.
Это не тот чемодан — вот такой был окончательный вывод.
Не может быть, чтобы в таком доме, такой чемодан — и без ручки!
То есть по логике выходило, что если это не тот чемодан, то никакой «неприятной мелочовки» тоже не было.
Значит, Ковров в очередной раз всех обманул и зачем-то подставил Домовитого. Видать, тот ему крепко насолил своими «бункерными» делами.
На этом Домовитого благополучно отпустили: гуляй смело, хлопец, обвинения с тебя сняты.
И очень вовремя. Домовитый и так был на грани суицида, ибо как раз накануне на него обрушились такие известия, что волосы вставали дыбом, и не только на голове, а разом на всё номенклатурном организме…
Встречающие тоже оказались не лыком шиты. Когда до станции осталось метров двести, на платформе включили два мощных фонаря и направили в нашу сторону.
Получилась своеобразная световая дуэль: фары мотовоза мешали им рассмотреть, кто стоит на передней площадке, а их фонари слепили нас и не давали как следует разглядеть, что же происходит на платформе.
Когда мы подъехали метров на сто, с платформы кто-то крикнул:
— Нос, Андреев, это вы?
— Нет, б…, моя бабушка! — ответно крикнул Юра, пересиливая рев мотовозного движка.
— Да, это Нос! — раздалось от платформы, и фонари там тотчас же погасли.
Затем одна из фигур, стоявших у края платформы, метнулась к шлюзу, и до нас долетели слова доклада:
— Приехали! Открывайте…
Теперь мы могли рассмотреть, что творится на платформе, и это было очень кстати, до неё осталось совсем немного.
На станции находились пятеро, все стояли у края платформы. Тот, который докладывал, вернулся от поста связи и присоединился к остальным.
Все пятеро смотрели в нашу сторону, приложив ладони козырьком к бровям. В общем-то я представляю, что они видели: три тёмных силуэта на передней площадке мотовоза…
Но всё равно от этой пристальности в тот момент было очень неуютно.
Когда до платформы осталось метров пятьдесят, кто-то из встречающих таки высмотрел Еву и злобно крикнул:
— Ты ещё жива, сучка?! Ничего, недолго тебе осталось…
И люди на платформе стали что-то оживленно обсуждать, размахивая руками. Наверное, ближайшие Евины перспективы.
Дожидаться окончательной остановки поезда мы не стали. Метров за двадцать до платформы Стёпа рявкнул:
— Огонь!!!
…и мы со всех стволов влупили по стоящим на платформе.
Комитет по встрече был в мгновение ока уничтожен ураганным огнем в упор.
Ни вопля, ни выстрела в ответ, ни какого-либо лишнего движения и даже конвульсий. Все организованно рухнули, не подавая признаков жизни.
У платформы мотовозы заглохли, и мы сразу же услышали звук открываемой двери шлюза.
Перезарядив на ходу, выскочили на платформу и бросились к шлюзовой двери.
Юра достал нож и встал слева от двери, рядом с медленно расширяющимся проёмом. За ним, чуть правее, изготовился Спартак с «феном».