12.13…
Прибыли наши. Валера молодец, не подкачал – высадил Иванова где надо. Ему и разворачиваться не пришлось: сразу же свернул во 2-й Бакунинский и скрылся из глаз.
– Наши.
– А что-то уж совсем ползли. Почти на пятнадцать минут за лимит вылезли, – проворчал Петрушин. – Валера уехал?
– Да.
– Как Петрович?
– Петрович… Ты знаешь, пока – никак…
Вид у Иванова – как у примерного семьянина, проигравшего по пьяни все фамильные ценности. Плечи безвольно опущены, руки сунул под мышки, смотрит в пол, зябко ежится, будто замерз (а жарко – мы, вон, все упрели), взгляд потухший. Стоит на месте, никуда не идет, только покачивается с пятки на носок… Да, про взгляд я приврал – полковник стоит боком, выражения глаз не рассмотреть. Но я давно и хорошо знаю этого человека, могу легко домыслить, какую гамму чувств выражает сейчас его взгляд.
Однако самое главное сейчас вовсе не его настроение: общаться с супостатами и блистать интеллектом ему все равно не придется – мы не дадим.
Но вот тот факт, что встал он неправильно, может загубить на корню всю боевую задачу…
– В смысле – «никак»?!
– До сектора не дошел.
– Вот епп… На забор смотрел?
– Никуда он не смотрел. Весь в себе.
– Ладно, тогда вот так. – Петрушин достал телефон.
– Кому?
– Иванову.
– Жень, запорем всю операцию. Ну обсудили же все эти аспекты…
– А я говорить не буду. Просто позвоню, чтоб встряхнуть, из ступора выдернуть.
Петрушин набрал номер.
– Смотри.
– Да и так смотрю.
Через несколько секунд Иванов встрепенулся, полез в барсетку и воровато оглянулся по сторонам.
И тут взгляд его споткнулся об надпись на заборе – полковник застыл как вкопанный и даже слегка отшатнулся назад, словно стукнулся лбом об стену.
На заборе – каракули, такое впечатление, что нацарапал только что освоивший азбуку пятилетний мерзавец: «Сдезь былъ Вася» – и жирная стрелка вправо.
Иванов приложил телефон к уху, еще пару секунд смотрел на забор, потом уверенно двинулся к нарисованному на асфальте условному знаку.
Отсюда знак не видать – угол не позволяет, но вас, так и быть, я в этот дикий секрет посвящу. Там намалеваны девчачьи классики – для отвода глаз (пришлось Васю отдельно инструктировать, в тех местах, где он рос, классикам предпочитают игру «завали хунхуза с первого выстрела»), а рядом, в полуметре, кривоногий волосатый мужик, писающий по навесной траектории на угол армейской палатки.
Надпись под мужиком жаловалась: «Генацит!!!»
Для тех, кто не в курсе, расшифровывать не буду – это просто такая старая командная притча, которая вспоминается при каждом застолье примерно в районе седьмого тоста.
Иванов сделал двенадцать шагов, остановился, убрал телефон в сумку и еще раз осмотрелся. Затем он расправил плечи, молодецки подбоченился и вполне деловито глянул на часы.
12.15…
– В секторе. Точно посередке.
– Ну, слава яйцам, – облегченно пробормотал Петрушин. – Так недолго и неврастеником стать…
С Бакунинской вырулила белая «Волга», миновала Иванова и, проехав в нашу сторону, остановилась на обочине в сотне метров от точки встречи. Соответственно, и от нас – где-то в сотне метров.
– У нас проблема.
– Ну?
– Разделение целей.
– Одна сюда поехала?
– Да, машина сопровождения. Встала от нас в сотне метров. Хитрые сволочи, страхуются.
– Значит, они умрут первыми, – Петрушин даже бровью не повел. – Хитрые, глупые – нам без разницы. Умирают все одинаково…
Как только «Волга» встала, из 2-го Бакунинского выехала «Мазда» и остановилась рядом с Ивановым.
– Может, Васе звякнуть? – занервничал я. – Думаю, теперь уже можно открытым текстом…
– Не дурак, сам догадается, – Петрушин был монументально спокоен. – Ты не отвлекайся, а то прозеваешь самое главное.
– Хорошо…
Иванову что-то сказали из «Мазды» – он склонился, прислушиваясь. Покорно кивнув, полковник обогнул машину, встал напротив правой передней двери и полез в барсетку. Видимо, его остановили – Иванов с готовностью поднял руки, сделал полшага вперед и даже выгнул спину.
Из оконного проема вынырнула рука и залезла в барсетку.
Иванов схватил эту руку, резко дернул ее на излом и, распахнув дверь, в одно касание выволок из салона бежевого товарища.
– Понеслась!!! – рявкнул я, съезжая вниз по шершавому стволу и обдирая в кровь руки и брюхо.
В тот момент, когда я прыгнул в машину, со стороны перекрестка раскатисто шлепнул первый выстрел.
До цели мы добирались невыносимо долго: секунд двенадцать или даже пятнадцать – от волнения опять забыл считать про себя.
За это время экипаж «Волги» успел выпасть из ступора, оценить ситуацию и принять фатально неверное решение: присоединиться к коллегам и вступить в бой.
Удирать им надо было, удирать! Зажигание, педаль в пол – и вперед…
На восьмом выстреле мы с маху поцеловали в левый борт не успевшую завершить разворот «Волгу» и, держа оружие на изготовку, разом высадились из обеих дверей.
– Тр-р-р! Тр-р-р! Тр-р-р!
Два «вала» наперегонки выплюнули по два десятка пуль, превращая стекла «Волги» в осыпающуюся сверкающим крошевом паутину.
Смена магазинов, двери настежь, контроль. Еще контроль…
Ребята наверняка бывалые и опытные – всем за тридцать, но… самое большее, что они успели, – это достать оружие.
– Минус три. Погнали…
Прыгнули в машину, проскочили к точке встречи.
Работы для нас здесь уже не было.
«Мазда» протекала кровью и бензином – кто-то из наших славных снайперов, то ли из вредности, то ли ненароком, пробил бак. Признаков жизни в салоне и рядом (двое успели выскочить) мы не наблюдали – обошлось без контроля.
– Минус три. Итого – минус шесть.
Иванов лежал на бежевом товарище, припечатав его к асфальту, от позиций к дороге бежали снайперы.
Метрах в двадцати от точки встречи, на обочине, растопырилась криво въехавшая в кювет «99-я» с распахнутыми дверьми. Водила и пассажирка – молодые люди едва за двадцать, вереща от страха и высоко вскидывая ноги, удирали в парк. Видимо, перспектива стать случайными свидетелями неожиданного происшествия им совсем не улыбалась.
– Оцепление. Звонок Валере, – распорядился Петрушин, перевешивая оружие за спину и доставая боевой нож. – Петрович?