— А предложение?
— Да ну, не прикидывайтесь, Лев Карлович!
— Ага… Отдать, значит, вам РОСГАЗ…
— Да не нам, а государству.
— Со всеми активами, без всяких условий…
— Но заметьте: никто ведь не неволит! Вы все — сами. Хотите — откажитесь.
— А если нет?
— Ну что ж… Тогда степень вашей ответственности будет определена судом. В соответствии с действующим законодательством.
— Суд! Суд… Нет, я понимаю, кто за вами стоит. Понимаю, кем все это было инициировано, но… Вы хоть представляете себе, какой это уровень?
— Представляю. Уровень — небожители. Сам удивляюсь! Как это меня вообще со свиным рылом сюда пустили?
— Да ладно вам паясничать! Это мы управляем Россией, вы понимаете, мы! Не ваше вшивое правительство, не проплаченная нами до последнего депутата Дума… Вы мне назовите хоть одну фамилию из моей категории… Приведите пример, кого из нас, таких, как я, хотя бы единожды привлекали к судебной ответственности или, паче того, дали бы срок?
— Да это ничего. Вы будете первопроходимцем. Пардон — первопроходцем. Извините, язык запутался…
— Ну и сколько?
— В смысле?
— В какой срок вы оценили мои прегрешения?
— А, это… Вообще-то я по цифрам информацией не располагаю — я вам сразу сказал, а вы почему-то насчет денег подумали… Это все будет решать суд. Но на мой взгляд, при участии лучших адвокатов с вашей стороны и колоссальных затрат по развалу дела… Минимум лет на пятнадцать. Минимум. А уж сколько нервов и здоровья уйдет — даже и думать не хочется. Вы гляньте: тут у нас статьи-то все — подрасстрельные. А концерн все равно заберут, как только вас упрячут в сизо, но уже в судебном порядке. Вы почитайте внимательно, для этого присутствуют все законные основания. Ну и, естественно, все это станет достоянием широкой общественности. Насколько я знаю, для вас это — самое главное. Так что решайте.
— Иванов…
— Да?
— Нет, я понимаю, что вы — пешка, исполнитель… Но мне интересно: почему я? Я ведь не один успешно хапнул в свое время добрый кусок и торгую теперь стратегическим ресурсом России…
— Ой, вот это уже не ко мне. Но так, если по совести, положа руку на сердце, согласитесь: с вами еще по-божески обходятся. У вас и без РОСГАЗА в активе сорок три промышленных предприятия, дающих в год минимум три миллиарда долларов. Так что без штанов не останетесь.
— Вы хорошо умеете считать чужие деньги…
— Да не в этом дело. Вам за этот самый кусок прощают такое, за что других никогда бы не пощадили. Меня, например, за такие чудачества моментом прислонили бы к стенке.
— Ну, у нас мораторий…
— Да за такие вещи меня бы и до суда не довели! Шлепнули бы свои же, на первом этапе служебного расследования.
— Хорошо, закончим дискуссию. Мне надо хорошенько все обдумать, взвесить, проконсультироваться… Сколько у меня есть времени?
— Так, сейчас… — Иванов глянул на часы. — Одиннадцать пятьдесят пять… Ага, у вас четыре с половиной минуты.
— Не понял… Это что, шутка такая?
— Нет, это не шутка. И не моя личная прихоть. Просто ровно в двенадцать я буду докладывать о результатах переговоров. Итак, Лев Карлович, у вас четыре минуты на принятие решения. Думайте…
Все начиналось так невинно и приятно…
— Ннн-да… Это был какой-то изврат.
— В смысле?! — Эдик даже подпрыгнул от удивления. — Что именно — «изврат»? По-моему, все пока идет нормально…
— Да нет, я это насчет погоды. Зима в этом году была отвратительная. Не зима, а не пойми что. А весна — смотри…
— Фу ты, господи! А я уж подумал, что опять сделал что-то не так.
— Да нет, Эдик, ты молодец. Не напрягайся, веди себя естественно.
— Хорошо. А зима — да. На моей памяти в первый раз такое…
Да, Эдик не просто так хозяину поддакнул: зима в этом году и в самом деле была совершенно непонятная. Под Новый год подмосковные жители боролись с распутицей, москвичи, наподобие страусов, прыгали через лужи, а в январе шли дожди. И так весь сезон, с редкими порциями респектабельного мороза.
Зато март удивил. Снегу навалило даже не по колено, а по… эмм… по пояс, пожалуй. И погода установилась сугубо горнолыжная, почти как в Швейцарии, где Лев Карлович привык системно отдыхать в последние десять лет.
В общем, все поменялось местами. Если выражаться языком, привычным для сферы существования Льва Карловича, весна приняла на себя долговые обязательства декабря — января и теперь задним числом поправляла в буквальном смысле подмоченную репутацию русской зимы. Деньки стояли — чудо! Хоть все бросай и уходи в отпуск…
В Болене Лев Карлович был в первый раз. Сначала подумал «наверное, и в последний», а потом засомневался. Это ведь нам, простым смертным, кажется, что в Болене оттягивается некая островерхая крутизна, а для Льва Карловича и ему подобных этот спортивный парк был просто не по рангу. Не тот уровень. Это то же самое, как если бы генералу вздумалось вдруг прогуляться на заседание военной коллегии в лейтенантском кителе.
А оказалось, что тут вполне даже сносно. Природа и ландшафт если где-то и уступают элитным швейцарским местечкам для избранных, то совсем ненамного. Вокруг тебя не вьется взвод вышколенной прислуги, но в принципе сервис тоже на уровне. А по деньгам вообще получается все замечательно. Лев Карлович быстренько прикинул в уме (это такая личная особенность: с детства привык считать без калькулятора, практически мгновенно может произвести любое арифметическое действие и таким образом порой изумляет некоторых впечатлительных господ, что знакомы с ним недавно): даже с учетом того, что сняли, не мелочась, целый склон, дешевле выходит как минимум на порядок! Одно лишь отсутствие необходимости гонять персональный самолет уже многого стоит. На общих Лев Карлович уже лет десять не летал — не по рангу, так что судите сами.
В общем, все было здорово. А погода вообще чудо! Одно небо стоило целого состояния.
— Небо… — сказал Лев Карлович, задравши голову кверху и жмурясь, как мартовский кот. — А?
Когда творческие товарищи хотят живописать погоду, они начинают, как правило, с неба. При этом используются непростые эпитеты и вычурные сравнения: бездонно-голубое, васильково-синее, багрово-красное (это если намекают, что вот-вот случится какая-нибудь зловещая дрянь), хлопковые барашки, белоснежные завитки, тяжелые свинцовые хлопья (это, стало быть, облака, а в последнем случае — опять дрянь будет). Причем даже у признанных мастеров реалистичной прозы порой встречаются трехстраничные описания, едва ли не в поэтической форме воспевающие тривиальную метеорологическую обстановку как фон настроения героя. Такая вот общая закономерность…