— Иду! — слышится голос Мину со второго этажа.
Анна-Карин снимает куртку и проходит в гостиную.
— Хочешь чего-нибудь? — спрашивает отец Мину. — Кофе? Чай? Молоко? Воду?
— Нет, спасибо, — бормочет Анна-Карин, оглядывая большую светлую комнату.
Мебель выглядит дорогой. Вдоль одной из стен стоит большой книжный шкаф, доверху забитый книгами, и встроенный телевизор. На стенах висят настоящие картины, а не репродукции из «Икеи» или вышитые полотенца с пословицами, которые так любит мама Анны-Карин. «Домашний очаг дороже золота», «В гостях хорошо, а дома лучше», «Солнце внутри, солнце снаружи, солнце в сердце, солнце в мыслях». Как будто мама пытается убедить саму себя. Анне-Карин становится стыдно: что подумал бы папа Мину, если бы увидел эти полотенца?
С того места, где сидит Анна-Карин, хорошо видна кухня с белыми шкафчиками и темным деревянным полом. Приоткрыта дверь в кабинет, где на рабочем столе стоит ноутбук последней модели, рядом с ним чашка все еще дымящегося кофе. И книжные полки.
Сколько можно иметь дома книг, думает Анна-Карин. Их ведь надо еще успеть прочесть. Неужели они успевают?
Она останавливает взгляд на картине, представляющей собой абстрактное сочетание цветовых пятен и форм. Анна-Карин знает: ее мама только фыркнула бы и сказала, что так рисовать может любой пятилетний ребенок. Но Анне-Карин картина нравится.
— Меня зовут Эрик Фальк, — говорит папа Мину и протягивает руку.
Анна-Карин осознает, что, должно быть, все это время стояла и пялилась по сторонам, как идиотка. Она пожимает руку Эрика, встречаясь с ним взглядом на десятую долю секунды.
— Анна-Карин Ниеминен, — бормочет она. Ей неловко и странно представляться по фамилии. — Мы с Мину учимся в одном классе. Мы делаем вместе одну работу.
— Ты тоже играешь в пьесе?
Анна-Карин не имеет ни малейшего понятия, о чем он говорит. Она открывает и закрывает рот, как рыба, выброшенная на берег. Примерно так она чувствует себя в этом доме.
— Мину рассказывала, что вы репетируете по субботам.
— А, да, конечно, — отвечает Анна-Карин, понимая, что чуть не разрушила алиби Мину. — Но сегодня мы собирались заниматься химией, — добавляет она, отчаянно надеясь, что папа Мину больше ни о чем не спросит.
Наконец на лестнице раздаются шаги, и в дверях появляется Мину. Ее черные волосы собраны в хвост, но глаза еще сонные, слегка припухшие.
— Привет, — говорит она, не сумев скрыть удивление.
— Ну что, приступаем к химии? — спрашивает Анна-Карин.
Мину быстро находится.
— Да. Пойдем в мою комнату.
В этом красивом доме, в окружении дорогих вещей Мину держится совершенно естественно — перед Анной-Карин как будто другая, незнакомая ей Мину.
Они идут по длинному коридору второго этажа. Одна дверь приоткрыта, и Анна-Карин заглядывает в ванную, где на стене висит старая карта Энгельсфорса. Глубокая ванна с маленькими ножками. Здесь Мину подверглась атаке демонов.
Мину показывает Анне-Карин свою комнату и закрывает за собой дверь.
Обои в желтую и белую полоску подчеркивают теплый тон лакированного деревянного пола. Красный плед небрежно накинут на кровать, а на ночном столике лежит большая книга по искусству. На книжной полке аккуратно — не иначе, как по алфавиту! — расставлены книги.
Зато на письменном столе Мину царит хаос. Стол завален учебниками и тетрадями, из-под которых выглядывает закрытый ноутбук.
— Значит, это был не Густав, — говорит Анна-Карин.
— Во всяком случае, не настоящий, — отвечает Мину. — Я имею в виду… Он не знает, что у него есть двойник.
Анна-Карин садится на кровать.
— Я рада, что это оказался не Густав, — говорит она. — Правда, теперь у нас нет ни одной зацепки.
Мину садится рядом с Анной-Карин. Ждет.
Анна-Карин не знает, с чего начать. Наконец она делает глубокий вдох и начинает с того, что ей кажется наиболее важным.
— Я хочу попросить прощения, — говорит она. — За то, что так надолго пропала.
Она косится на Мину. Темные глаза смотрят на нее серьезно.
Анна-Карин всегда немного боялась Мину. За ее неулыбчивый, почти сердитый вид. За требовательность и нетерпимость к ошибкам. За ее пронизывающий взгляд.
— Знаешь, тот несчастный случай, когда сгорел коровник, — начинает Анна-Карин. — Это был не несчастный случай.
Она рассказывает не так, как Николаусу. Умалчивает про маму и Яри, начинает только с пожара. Но признаваться все равно трудно, особенно тяжело говорить о том, как она поначалу не сопротивлялась, практически приветствуя свою смерть.
Когда она доходит до истории с дедушкой, из глаз снова начинают литься слезы. Анна-Карин быстро вытирает их тыльной стороной ладони. Ей не хочется, чтобы Мину думала, будто она пытается разжалобить ее слезами.
— Почему ты сразу ничего не сказала? — говорит наконец Мину.
Она сердится. Этого Анна-Карин и боялась. Ее мужество тут же улетучивается.
— Мне было стыдно. Мне не следовало заходить в коровник в одиночку.
— Когда ты сопротивлялась… Ты видела что-нибудь? — спрашивает Мину.
Анна-Карин не уверена, что понимает, о чем речь.
— Я не видела того, кто это сделал, — отвечает она.
— Понятно, а что-нибудь другое ты видела? Что-то странное в воздухе, например?
— Нет. А почему ты спрашиваешь?
Мину качает головой.
— Ладно, забудь, — говорит она.
Мину больше не кажется сердитой, и Анну-Карин охватывает такое облегчение, что она снова всхлипывает. Может, все-таки есть надежда, что ее простят?
— Мне не следовало использовать свою силу в школе. Ведь все предупреждали меня, — говорит она.
Мину морщит лоб.
— Как связаны твоя сила и ночное нападение?
— Тот, кто меня атаковал, наверно, заметил, что я владею магией. Николаус рассказал мне про магическую защиту. Если сейчас без защиты находишься ты, то я по идее должна быть вне опасности. Но тот, кто на меня нападал, знал, что я Избранница…
Анна-Карин замолкает. Переводит дыхание.
— Мне пришло в голову, — говорит она, — что тот, кто хочет нас убить, связан с тем же элементом, что и я. Ну, то есть он — ведьма знака земли. И я вроде как померялась с ним силой. И он почувствовал, что я ему не по зубам.
— Этот голос, — говорит Мину. — Ты тоже так делаешь, когда хочешь заставить других слушаться?
Анна-Карин чувствует, как краснеют щеки.
— Примерно. Но я никогда не управляла чужим телом.
Мину медленно кивает.