— Какие отвратительные вещи вы говорите! — Алджернон Бернон стоял достаточно близко, чтобы услышать Нэша; теперь он выступил вперед, с лицом пепельного цвета, вся его хрупкая фигура сотрясалась. — Я требую, чтобы вы отказались от своих слов и извинились!
— Или вы… что вы сделаете? — Улыбка Афтона не изменилась. — Потребуете от меня выбирать между пистолетом и шпагой? Не смешите людей, молодой человек! Лелейте свое оскорбленное достоинство, если вам так хочется. Верьте в любую ерунду о женщинах, но не пытайтесь заставить меня верить в нее тоже!
— Порядочный человек, — Алджернон говорил, тщательно разделяя слова, — не будет говорить плохо о мертвых или оскорблять чувства людей, которые переживают горе. Не должно смеяться над человеческими слабостями и чувствами.
К удивлению Шарлотты, Афтон не ответил. Вся кровь отлила от его лица, и он смотрел на Алджернона так, как будто в комнате не существовало больше никого. Проходили секунды, и даже Алджернон, казалось, был напуган силой застывшей ненависти Афтона. Затем старший Нэш развернулся и ушел.
Шарлотта медленно перевела дыхание, не поняв, почему так испугалась. Она не понимала, что произошло. Очевидно, что также не понял этого и сам Алджернон. Он встряхнулся и повернулся к Шарлотте:
— Простите меня, миссис Питт. Уверен, что мы огорчили вас. Это не та тема, которую мы должны обсуждать в присутствии дам. Но, — он глубоко вдохнул и затем медленно выдохнул, — я благодарен вам за то, что вы защитили Селену. Ради Фанни… Вы…
Шарлотта улыбнулась.
— Я понимаю. И ни один человек, который причисляет себя к вашим друзьям, не может думать иначе.
Он немного расслабился и тихо сказал:
— Благодарю вас.
Тут подошла Эмили и тронула сестру за локоть.
— В чем дело? — озабоченно спросила она. — Со стороны это выглядело ужасно!
— Было неприятно, — согласилась Шарлотта. — Но в действительности я сама точно не знаю, что бы это значило…
— Что здесь произошло? — оборвала ее Эмили.
— Я похвалила Селену за ее храбрость, — ответила Шарлотта, глядя прямо в лицо Эмили. Ей не хотелось рассказывать все, что произошло, и сестра это поняла. Она нахмурила брови, ее настроение сразу же изменилось от гнева к замешательству.
— Да, разве это не удивительно?.. Она кажется почти… ликующей, будто бы окрыленной успехом! Как будто она одержала некую тайную победу, о которой никто из нас не знает. Она даже подружилась с Джессамин. И та подружилась с ней. Это же нелепо!
— Мне тоже не нравится Селена, — призналась Шарлотта. — Но я восторгаюсь ее силой духа. Она бросает вызов всем этим нетерпимым, высокомерным людишкам, которые утверждают, что она сама виновата в том, что с ней произошло. Тот, у кого достанет самообладания так держаться, несмотря ни на что, заслуживает похвалы.
Эмили посмотрела в другой конец огромного зала, где Селена сейчас разговаривала с Альбертиной Дилбридж и мистером Исааксом. В нескольких футах от них стояла Джессамин со стаканом шампанского в руках. Она наблюдала, как напивается Халлам Кэйли, который опустошал уже третий или четвертый стакан пунша. Выражение на лице Джессамин было неясным. Это могла быть и жалость, и презрение, или нечто совершенно не имеющее никакого отношения к Халламу. Но когда взгляд Джессамин переместился на Селену, на ее лице появилась сияющая улыбка.
Эмили покачала головой.
— Чтобы я что-то понимала, — пробормотала она. — Может быть, я черствая, но мне ее поведение не кажется простой смелостью. Я никогда не видела Селену в таком состоянии. Возможно, я просто глупая… Но мне кажется, что это не вызов. Она довольна собой. Я могу поклясться в этом. Знаешь ли ты, что она хочет покорить мсье Аларика?
Шарлотта с раздражением посмотрела на нее.
— Конечно, знаю. Ты думаешь, я слепая и глухая?
Эмили игнорировала колкость.
— Обещай, что ты не расскажешь Томасу, или я ничего тебе не скажу.
Шарлотта сразу же пообещала. Для нее было невозможно пропустить секрет, к каким бы последствиям это ни привело.
Эмили скорчила гримасу и наклонилась к Шарлотте.
— В ночь, когда это случилось, я была первой, кто встретил ее, как ты знаешь…
Шарлотта кивнула.
— Я спросила ее открыто, кто это был. Ты знаешь, что она мне сказала?
— Конечно, не знаю!
— Она заставила меня поклясться не обвинять его, но в конце концов сказала, что это был Поль Аларик! — Эмили сделала шаг назад, чтобы посмотреть на реакцию Шарлотты.
Сначала та почувствовала отвращение — не столько к Селене, сколько к Аларику. Затем решительно отвергла эту версию.
— Это невозможно! Почему он должен нападать на нее? Селена же преследует его повсюду. Все, что он должен сделать, — это прекратить убегать, и она будет принадлежать ему, стоит ему только намекнуть! — Шарлотта знала, что это звучит жестоко, но сейчас она об этом не беспокоилась.
— Верно, — согласилась Эмили. — Что только добавляет новых загадок. Почему Джессамин это совсем не волнует? Если мсье Аларик действительно пылает такой неудержимой страстью к Селене, что он нападает на нее и насилует прямо на улице, то тогда Джессамин должна быть вне себя от гнева — разве не так? Но она не волнуется, она весела. Я вижу это по ее взгляду каждый раз, когда она смотрит на Селену.
— Так она, наверное, ничего не знает, — пришло в голову Шарлотте. Немного подумав, она продолжила: — Но насилие не есть любовь, Эмили. Это обладание. Сильный мужчина — тот, который заботится о женщине, а не тот, который заставляет ее подчиняться. Он принимает любовь, которую ему предлагают, зная: то, что он получает силой, не означает любовь. Главное в мужественности — не контроль над другими, но его контроль над собой. Любовь отдает, но также и получает, и тот, кто узнал любовь — хотя бы однажды, — видит в насилии акт слабой и эгоистичной натуры, удовлетворение сиюминутного желания. И это нисколько не привлекательно, а скорее, даже грустно.
Эмили нахмурилась, ее глаза затуманились.
— Ты говоришь о любви, Шарлотта. Я же подразумеваю физический план. Такие вещи могут и не включать в себя любовь. Возможно, там есть немного ненависти. Может быть, Селена втайне даже получает удовольствие от этой ненависти. Если по собственному желанию отдаться мсье Аларику, это будет грех. И даже если общество не обратит на это особого внимания, то друзья и семья могут осудить ее. Но если ты жертва, то тебя все прощают — по крайней мере, так тебе кажется. И если это не было столь ужасным и даже обрадовало Селену, вместо того чтобы заставить испытывать отвращение, то она достигла своей цели! На ней нет греха, и в то же время она удовлетворила свое желание.
Некоторое время Шарлотта обдумывала слова Эмили, затем отбросила и эту ужасную гипотезу. Ей не хотелось, чтобы это было правдой.
— Я не могу себе представить, что насилие доставило ей удовольствие. И почему так обрадована Джессамин?