Он прикрикнул на солдат, сказав, что ждет самого императора, который должен приехать с минуты на минуту.
Внезапно перед генералом выросла горбатая нищенка и погрозила ему клюкой: «Почто оскверняешь сию землицу? Почто тревожишь тьму-тьмущую? Погубит она и тебя, и твоих солдат, и твоего императора…»
Сказала, – и словно испарилась, только лохмотьями взмахнула. Орнан выхватил саблю, рубанул воздух, метнулся туда, сюда… но старухи и след простыл.
«Искать! – приказал он растерянному адъютанту. – Поймать и доставить ко мне! Марш!»
Тот побежал выполнять приказание.
Сатин, которого в пылу поисков и грабежа никто не заметил, проскользнул внутрь господского дома и спрятался за нагроможденной в углу мебелью. Он забыл о голоде и ноющей боли в ноге. К ночи все успокоилось. Наполеон так и не появился. Французы жгли во дворе костры и готовили себе пищу. Пахло кашей, палеными перьями и дымом. Набитые чужим добром мешки сложили на подводы. Лошади с хрустом жевали сено. Останкинский дом погрузился во тьму…
Дождавшись тишины, Сатин вынул из шандала наполовину оплывшую свечу, зажег и осторожно, крадучись переходил из комнаты в комнату. Неровный желтый свет выхватывал из темноты остатки былой роскоши, – рваную обивку, пустые рамы от картин, зашарканный паркет, поваленные стулья…
Сатин отпрянул, встретившись взглядом с молодым человеком… и тут же сообразил, что смотрит на портрет. Полотно уцелело, но завтра и его сорвут со стены, завернут в рогожу и увезут.
Сатин не мог двинуться с места, как будто его ноги приросли к полу. Должно быть, он наткнулся на тот самый портрет! Молодой человек снисходительно и властно взирал на него из рамы, усмехаясь уголками губ. В его глазах мерцали янтарные искры…
Сатин, подчиняясь некоему безмолвному приказу, выхватил из-за пазухи нож и резкими, сильными движениями вырезал портрет из рамы. Казалось, холст постанывает под острым лезвием, словно живой. Тяжелый багет остался на стене, зияя пустотой. Сатин свернул полотно в трубку и оглядывался, ища, во что бы ело спрятать. На полу валялся продолговатый чехол из плотной ткани. Не задумываясь, что в нем хранилось раньше, Николай сунул туда картину, которая отлично уместилась…
Москва. Наше время.
Тишина… темнота… запах пыли и старых вещей…
У Лаврова защекотало в носу, он чихнул и окончательно пришел в себя. Голова раскалывалась. Он приподнялся, сел и провел пальцами по затылку. Больно… Нащупал припухлость, но крови не было. Его пытались убить?
«Если бы хотели, то убили бы, – возразил он себе. – Что-то в глазах темно…»
«Может, ты уже в аду? – захихикал его внутренний критик. – Весьма некстати, Рома! Ты разочаруешь прелестную вдовушку… Зато осчастливишь Колбина. Он только и ждет, чтобы ты сломал шею!»
– О, черт…
Лавров ощущал спиной твердую поверхность. Стена? В его ушибленной голове смутно зашевелились воспоминания. Как он здесь оказался? Кажется, ехал на встречу… с актрисой Бузеевой. Неужели это она приласкала его поленом? Хотя откуда в современной квартире – полено? Значит, дама огрела его по башке иным твердым предметом… Негостеприимно. Невежливо. Просто садизм какой-то…
– Зачем же так жестоко? – пробормотал он. – Что я вам сделал, сударыня?
Лавров, кряхтя, поднялся на ноги и зашарил по стене в поисках выключателя. Его затошнило, бросило в пот, голова кружилась.
– Как на карусели…
Щелк! Видавшая виды люстра состояла из трех рожков, – загорелся один. Лавров со стоном прикрыл веки. Боль пульсировала в затылке, мешая сосредоточиться. Свет, проникая сквозь ресницы, иглами впивался в мозг. Но открывать глаза все же пришлось.
– Это не она меня…
К такому выводу пришел гость, таращась на лежащее на диване тело. Оно было укрыто пледом. Рука женщины свешивалась вниз, цвет кожи казался безжизненно бледным.
«Конечно, не она! – не унимался критик. – Скорее, ты ее! Вали отсюда, Рома, пока тебя не застукали в квартире с трупом…»
– Я ее не трогал…
Лавров очнулся и прикусил губу. Перед кем он оправдывается? Пока что перед воображаемым обвинителем. Однако обстоятельства в любой момент могут измениться не в его пользу.
Он подошел к дивану и наклонился над телом актрисы Бузеевой. Мертва… Вторая «служанка» последовала за своей «госпожой». Все, как у Шекспира…
– Сколько же я пролежал здесь?..
Он прикинул, что около двух часов. Труп уже остыл. Бузеева была одета в синий махровый халат, горло обмотано теплым шарфом. Будто она прилегла, задремала и больше не проснулась. На журнальном столике – чашка с чаем, градусник, упаковка антибиотиков и витамины.
На сей раз причиной смерти явился не чай. Рядом с телом валялся пустой шприц. На груди усопшей свернулась кольцом… змея. Лавров шарахнулся в сторону и выругался. Выровнял дыхание. Змея оказалась бутафорской, из тех, что принесли Клеопатре в «корзине с винными ягодами». Он вспомнил. На той последней для Полины Жемчужной репетиции он видел точно такую же рептилию.
– Дьявольщина…
Морщась от боли в затылке, он бегло осмотрел тело на предмет следов насилия. Их не было. Погибшая не сопротивлялась, похоже, она совершенно не опасалась убийцы. Бузеева, очевидно, сама открыла ему дверь, пригласила в квартиру… потом легла и укрылась пледом. У нее поднялась температура, ее знобило… Возможно, убийца сам предложил ей лечь. Ей было плохо, и она послушалась…
Воображение рисовало Лаврову картину за картиной. Актриса не ожидала, что ей будут делать укол. Все произошло молниеносно, – жертва ничего не успела сообразить. Убийца незаметно достал шприц, воткнул иглу, куда было удобнее… В конечном итоге смерть Бузеевой – не без натяжки – тоже можно будет списать на самоубийство. Сделать самой себе инъекцию не трудно, а при определенной сноровке очень даже просто. Лавров мог бы поклясться, что на шприце – отпечатки пальцев погибшей. Змея на груди, – символ «солидарности» с Клеопатрой и намек: Хармиана-де уходит по примеру своей госпожи… как в пьесе. Убийца действует по одной схеме, хотя и с разной атрибутикой. Кстати, где точка от укола?
Вероятно, укололи Бузееву прямо через халат… в плечо. «Я бы сам поступил именно так», – подумал Лавров. Кто мог это сделать? «Врач!» – вот, что первым пришло ему в голову. Тень Шанкиной продолжала преследовать его. Зое Михайловне ничего не стоило явиться к Катеньке под видом участкового врача и…
– Но зачем? Бог мой, зачем?
Должно быть, Шанкина действует не по своей инициативе… а выполняет чужую волю. Вопрос, чью?
Лавров старался ни к чему не прикасаться. Он вспомнил, что оставил перчатки в машине. Шанкина не дура… далеко не дура. Правда, она не ожидала визита «детектива» к больной актрисе, но не растерялась. С хозяйкой квартиры было покончено, и докторша готовилась уходить. А тут… незадача! Кто-то топает по коридору. Она спряталась у двери, прижавшись к стене… а когда гость сунулся в комнату, шарахнула его по голове тяжелым предметом. И убежала. Оставила визитера наедине с трупом.