Во дворе Костя остановился и пожал мне руку.
– Круто. Теперь я понимаю, почему Васильич к тебе так относится. И везучая ты, Рита, тебе никто об этом не говорил? Надо же, с первого тыка – и в яблочко! Круто.
– А ты не верил! – не удержалась я. – Смотрел на меня как на ненормальную.
– Больше не буду, – поклялся Костя.
– Договорились. А что мы теперь делать будем? Бутылку попробуем поискать?
– Этим вчера надо было заниматься. Ты же слышала, мусоровозка по утрам все выгребает.
– А почему вы вчера баки не осмотрели?
– Почему, почему?.. – поморщился Костя. – Потому! Хватит болтать, пошли навестим Александру Михайловну. Зададим ей пару вопросов.
Александра Михайловна встретила нас нелюбезно.
– Что это вы на ночь глядя? Да и говорили мы уже с вами, а больше никого дома нет, ни зятя, ни дочери.
Тем не менее Костя убедил ее открыть дверь. Не дожидаясь, пока хозяйка снова пригласит нас в комнату, я шмыгнула на кухню. Что это было – интуиция, везение, случайный порыв? Не знаю. Но я на мгновение замерла, увидев на подоконнике ровный ряд поллитровых банок с вареньем под бумажными крышками. Костя вытаращил на них глаза не менее выразительно.
– А что у вас за варенье? – спросил он, усевшись на табурет.
– Малиновое. Внук болеет часто, я и варю, чтобы на всю зиму хватило.
Мы с Костей уставились друг на друга. Вот оно, малиновое варенье! Хотя надо уточнить: может, Александра Михайловна эту малину только что сварила? Я осторожно дотронулась кончиком пальца до ближайшей банки. Холодная.
– Так что вам надо-то? – прервала затянувшуюся паузу хозяйка.
Я вздрогнула и быстро достала из сумочки записную книжку. Костя молчал, и я восприняла это как разрешение провести беседу самой.
– Мы бы хотели уточнить кое-что в ваших показаниях. Вам не сложно повторить еще раз то, что вы уже рассказывали?
Она нахмурилась.
– Зачем? Я ведь не видела ничего.
– И все-таки. Вспомните, пожалуйста, снова вчерашнее утро. Вы говорили нам, что позавтракали и занимались хозяйственными делами. Чем именно?
– Не помню я! Чем по утрам люди занимаются? Порядок на кухне наводила – все же бегут на работу, тарелки никто за собой не сполоснет.
– А когда машину Кораблевой увидели?
– Как только она во двор въехала. Глянула между делом в окно – а она на нашем пятачке пристраивается.
– Но вы не вышли, не сказали ей, чтобы место не занимала? И в квартиру Кораблева тоже не поднимались?
– Я же говорила! – Она начала сердиться. – Вечером бы пошла, обязательно, чтоб для зятя место освободили. А утром – зачем? Или мне делать больше нечего, как со всякими шалавами ругаться?
– Александра Михайловна, а варенье вот это вы когда сварили?
– Варенье? Да вчера и варила. Целый день с ним провозилась… да зачем вам это?
Вместо того чтобы ответить, я задала вопрос:
– И все-таки, чем вы занимались, когда увидели во дворе машину Кораблевой? Вспомните, может, как раз варенье варили?
– Господи, вот прицепились-то незнамо к чему! – Стрельникова вскочила и возмущенно, подчеркивая каждую фразу энергичным жестом, заговорила: – Ну варила! Ну выглянула в окно! Ну и что? Я у себя дома, хочу – варенье варю, хочу – чай пью, хочу – в окно смотрю! Имею право!
– Разумеется, у себя дома вы имеете право, – мягко подтвердила я. – Проблема совсем в другом. Скажите, почему вы упорно твердите, что не поднимались в квартиру Кораблева? Вы же там были.
– Малиновое варенье. – Костя выразительно посмотрел на банки.
Стрельникова замерла. Прижала руки к груди и медленно опустилась на табурет. Помолчала немного, глядя в пол, потом, не поднимая головы, тихо спросила:
– А что, я ее испачкала? Сильно?
– Достаточно, – заверил ее Костя. – Экспертам не составит труда доказать, что варенье на коже Кораблевой идентично этому. – Он ткнул пальцем в банку.
– Вот, значит, как.
Я подождала немного, потом задала следующий вопрос:
– Как давно вы узнали, что ваш зять встречается с Татьяной Кораблевой?
Она ответила медленно, казалось, ей трудно шевелить языком:
– Какая разница когда? Месяца три-четыре… не помню. Наташка сказала, дочь. Я ей говорила: ты борись! Купи путевку на двоих в Турцию, уговори его в Москву переехать, еще ребенка роди! Хоть что-нибудь, но делай, чтобы он эту заразу забыл! А Наташка только ревела, бестолковая. Толку от ее слез.
– И вы решили помочь дочери?
Стрельникова судорожно всхлипнула.
– Я не хотела ее убивать, даже не думала ничего такого. Высказать все, от сердца, да, хотелось. Может, и за волосы немного потаскать, чтобы знала, как чужого мужика из семьи уводить. И когда я увидела, как она из машины вышла, я ничего такого… не собиралась. И к Валерику идти не собиралась. Да и варенье на огне, куда мне по соседям бегать. Мешаю малину, а сама все в окно поглядываю. Смотрю, Валерик ушел, а ее машина стоит. А что ей, одной, в его квартире делать? Не иначе мужика ждет. А что, думаю, если нашего? У нее ведь наглости хватит! В общем, выключила я огонь и пошла. А что, неужели терпеть такое?
Я покачала головой. Я уже описывала, как выглядит квартира Валерика. Для посиделок алкашей она подходит, но для любовного свидания – извините. Не могу представить себе женщину, которая по доброй воле ляжет там на кровать.
– Вы там раньше были когда-нибудь?
– Нет. А что?
– Обстановка там неподходящая, чтобы с мужчинами встречаться, – объяснил Костя. Он сразу понял, что я имела в виду.
– Да какая там обстановка, – презрительно скривила губы Александра Михайловна. – Как есть помойка. Я, как увидела, сразу поняла, что если она кого и ждет, то не зятя. Он бы в такой гадючник и шагу не ступил бы. Но все равно, думаю, раз уж пришла, поговорю с этой заразой. Скажу все, что накипело, может, пару оплеух дам. Вдруг да напугается, отстанет. А если и не напугается, все равно врежу разок, так и мне на душе легче будет, и Наташка порадуется.
Стрельникова, не вставая с табурета, дотянулась до графина с кипяченой водой и налила себе полный стакан. Выпила большими, жадными глотками, вытерла губы и продолжила:
– Она меня впускать не хотела. Только что она против меня, каракатица? Я ее пихнула разок, потом взяла за шкирку, и в комнату. Зашла, а там – грязища, мусор, словно орда мамайская стояла! Я даже эту шалаву отпустила. А она, гадюка такая, сразу запрыгала, заверещала, ручонками замахала… Я ей говорю: «Ты на кого замахиваешься? Да я за своего зятя тебе не только руки, я тебе и ноги поотрываю!» В общем, я не знаю, как это все получилось. Она вокруг меня руками машет, я тоже, ясное дело, не безответно стою. И как-то я ее за сарафан зацепила, случайно. Я ведь не собиралась ничего такого… глаз подбить, волосы повыдергать – это да, это хотелось. А одежду рвать – нет, ничего такого даже не думала. Само собой вышло. Больно тонкий на ней сарафанчик был. Не одежка, а тьфу! Все равно что голой ходить. Я дернула ненароком, а ткань сразу и поползла. Да такая дырища – через весь подол. Я извиниться хотела. Только эта ненормальная аж затряслась вся. А потом когти вперед выставила, да как кинется! Я даже испугалась. Шарахнулась от нее, увернулась, да об стол стукнулась, чуть не упала. Вот, смотрите, – Александра Михайловна закатала рукав халата и показала четыре глубокие царапины на руке, – это она меня достала. Тут уж я поняла, что, если отбиваться не буду, эта психическая меня просто загрызет. И как нарочно мне бутылка под руку. Я ее не искала, эта бутылка просто сама мне сунулась! Вы мне верите?