Пружинисто поднявшись, поправил ворот пятнистой куртки.
— Штабс-капитан Доженко! Именем Федерации!
Арчи вскочил и замер. Глаза его остекленели.
— Решением Ставки Верховного Главнокомандования вы назначаетесь заместителем командира отдельной штурмовой группы «Валькирия» и с сего дня поступаете в распоряжение майора Бразильейру.
— Так точно!
— Вопросы?
— Никак нет!
— Не верю. — Тонкая бровь Тахви изогнулась. — Хочешь спросить. Но молчишь. Гордый, да? — Это был не вопрос, а утверждение. — И хорошо, что гордый. Все тебе объяснят, обещаю…
Человек-легенда вновь опустился в кресло.
— Просьбы, пожелания имеются?
Арчи колебался не более секунды.
— Так точно!
— Слушаю.
— Если можно…
— Ну что? Говори!
— Хотелось бы, — выдавил Арчи, — сменить псевдо. Просьба, он прекрасно знал это, была практически неисполнима. Согласно Уставу, псевдо присваиваются офицерам пожизненно и изменению не подлежат. Во всяком случае, прецедентов не было. Но сейчас ситуация, судя по всему, располагала, и штабс-капитан До-женко не собирался упускать случая.
— Иных пожеланий не имею.
— Хм… — Ваэльо Бебрус кашлянул в кулак. — А чем же тебе твое-то не угодило? Псевдо как псевдо. Солидное даже. Туз! — произнес он отчетливо и несколько мгновений, зажмурившись, прислушивался к отзвукам эха. — Вполне достойно для офицера.
Затем, пристально обозрев хмурого Арчи, пожал плечами.
— Ладно, будь по-твоему. Пойдем навстречу молодежи. Ну, какую погонялу желаешь? — Глаза его весело блеснули. — Может быть, Друг? Или нет, лучше — Шар, в честь Земли! А может, Барбюс, а? Писатель такой был, французский…
Арчи молчал, не смея возражать и не желая соглашаться.
— Понятно. А если — Белый Клык? Что скажет народ?
Народ упорно безмолвствовал.
— Хорошо, — кивнул Бебрус. — Убедил. Твой вариант?
— Акела… — до корней волос залившись пунцовым жаром, прошептал штабс-капитан Доженко.
На рубеже. 16 сентября 2383 года.
— Винницкий! Я всегда знал, что ты гей, — печально сказал рав Ишайя и, не целясь, въехал Пете по детородным причиндалам твердым, словно из гранита тесанным коленом. — Но иногда, человек, мне кажется, что ты гой, и тогда мне хочется тебя удавить…
Суровый рав презирал скулеж. Следовало сдержанно обидеться.
— Это я гой? Это вы, ребе, гой! — сдержанно обиделся Петя пять мучительных минут спустя. — Просто стыдно слушать такие слова из вашего рта. Вот вам крест, посмотрите, какое у меня к нему отношение, и делайте со мной что хотите!
Он выдернул из-под воротника тускленькое латунное распятие, швырнул его в пыль и пал на колени.
— Вот я.
— Нет, — невыразимо скорбно ответил бульдозер с пейсами, быча лобастую голову. — Это потом. Сейчас ты нужен целый.
Петя просиял.
Трусом он не был, но попасть под рава боялись и многие похрабрее.
— Для вас я сделаю все. Вам нужна луна с неба? Дайте мне две тысячи кредов, и вечером она будет у вас в гараже без всякого гонорара!
Рав Ишайя сверился с золотым брегетом, вернул его в карман, аккуратно выпустил цепочку и поправил широкополую шелковую шляпу.
— Винницкий! Нагой и голодный явился ты ко мне, взывая об убежище, и, будь я штатским, я бы выгнал тебя пинками. Но я — служитель Б-жий, а у тебя есть отец, который не виноват, что давным-давно, в черную для народа избранного ночь, не успел кончить на стенку.
— А я просил? — посмел заикнуться Петя, но, к счастью, не был услышан.
— Я поручился за тебя перед достойными, Б-гобоязненными людьми, и ты обрел пищу и ночлег, — продолжал рав. — Но ныне люди приходят ко мне и спрашивают: где наши креды, которые лежали в полированной тумбочке под визором? Люди говорят: рав, их не мог взять Б-г, и их наверняка не мог взять тот приличный молодой человек, которого вы представили как сына всеми уважаемого мосье Винницкого. Люди беспокоятся: не значит ли это, что опять будут погромы, и не пора ли заблаговременно вылетать на Манну-Небесную?.. Если ты решил распугать мне последний миньян (Минимальная религиозная община (ивр.).), то имей мужество сказать это сейчас, прямо в глаза.
Петя потупил очи.
— Милый рав, я же не Лурье, чтобы никогда не ошибаться. Но я больше не буду. — Он подумал. — И потом, рав, я же не украл. — Голос его исполнился негодования. — Я одолжил. — Он опять подумал. — Я все верну. Верите?
— Верю, — твердо сказал рав Ишайя. — Ибо ты летишь сегодня. А твой гонорар я раздам людям, чтобы они больше не боялись погрома. Омин.
— Да будет так, — грустно согласился Петя. Рав снова поправил шляпу.
— Идем, пора забирать твои документы. Антрацитовые усы Винницкого изогнулись вопросительными знаками.
— У меня ж их есть, — сообщил он, вытряхивая из рукава колоду разноцветных статс-визиток. — Видите, милый рав? У меня их есть столько, что могу даже недорого уступить, если очень хотите.
Солнечный луч спрыгнул на серебряный бок угрюмого грифона, покровителя Ерваальской Автаркии, не задерживаясь, промчался по радужной гриве данбангийского единорога-поддерживателя, судорожно откинувшего на компартменте раздвоенные копыта, и, пару секунд поерзав, прилип к густо-оранжевому, обрамленному бархатисто-пурпурным одеянием додекаэдру гербового щита Демократической Этнократии Хайбай.
Рав Ишайя наугад выдернул одну из визиток.
— Липа, — заключил он, принюхавшись.
— Да. — Петя приосанился. — Но какая!
— Паленая. — Вернув визитку, рав вытер руки и выбросил платок.
— Ну вот вы опять делаете мне невыносимо больно. — Сплюнув на пластик, Петя принялся что-то тщательно обтирать, пытаясь вернуть угасшему грифону первоначальный блеск. — А зачем, ребе? За что? За то, что вы для меня, как отец? — Он ударил себя в грудь и взрыднул. — Вы ругаете мой ерваальский паспорт, а, между прочим, я делал его сам. Я по нему три раза обувал лохов из ломбарда, и позавчера мне давали за него червонец.
Рав Ишайя замер, вслушиваясь во что-то потустороннее.
— Винницкий! — сказал он наконец, неторопливо засучивая рукава. — Помнишь, я говорил тебе, что ты когда-нибудь допрыгаешься? Так вот, ты уже допрыгался…
Лицо его внятно потемнело.
— Хорошо! — покладисто отозвался Петя, поежившись. — Лучше вы, чем меня возьмут на границе. Потому что тогда вы меня найдете и опять скажете, что я вас кинул…