— …вот о чем поведал мне Голос, — совсем тихо завершил всадник, — и вот правда, которую велел принести вам.
Вииллу настораживается.
Он знает: сейчас, как бывало везде, кто-нибудь неизбежно усомнится.
И словно в ответ предчувствию Истинно Верного над берегом бренчит надтреснутый тенорок старосты. Он вовсе не смельчак, и он бледен. Но он давал клятву на хлебе, принимая посох и печать Ока Подпирающего Высь, и теперь обязан пристыдить и опровергнуть мятежника.
— Ты обучился гладко говорить, сын моей сестры. Но чем ты подтвердишь свои пустые слова?
На устах Вииллу расцветает совершенно неуместная улыбка.
Сомнение высказано! Значит, пришел черед говорить РХавну, который раньше был одним из Могучих, но, оказавшись в одной яме с тогда еще просто Канги Вайакой, был просветлен Творцом и выбрал свободу. Ныне, одетый в прочный красивый ошейник, бегает он при стремени М'буула М'Матади, показывая себя и правдивым словом усмиряя самых недоверчивых.
Уже больше десятка раз за минувшие полтора полнолуния видел Вииллу это дивное зрелище, но готов любоваться им вновь и вновь…
— Расскажи добрым людям о себе, РХавно, — негромко повелевает М'буула М'Матади, и светлоглазый послушно прокашливается.
Уши Вииллу вырастают вдвое.
— Я землянин. Я прибыл сюда издалека, с Выси, и среди тех, кого вы зовете Могучими, я был не последним, — медленным, тягучим голосом говорит носитель ошейника. — Я умен и талантлив. Я начал ходить в год, говорить в два года, а читать в три. Враги считали меня опасным и непредсказуемым, а друзья — верным и надежным. О, как ошибались и те, и другие! И сам я, внимая глупцам, был чужд истины. Но теперь, хвала Тха-Онгуа, я знаю, кто есть кто, и готов всем рассказать об этом, если будет на то пожелание моего спонсора, у чьих благодатных ног я обрел счастье…
Это была не речь, но песня. Ведомый на поводке повествовал, прищурив глаза, он слышал сейчас лишь себя и жил, погруженный в сладостные мечтания.
— Достаточно, РХавно, — милостиво промолвил всадник.
И повторил уже строже, одновременно освобождая из стремени ногу:
— Уймись же! Я доволен тобой.
Носитель ошейника, зардевшись, прильнул губами к тупому концу кожаного лаптя. Он сперва лизнул его, а затем поцеловал и лобызал долго, нежно, ликующе, страстно, так, что каждый из пахарей нгандва, умеющий видеть, смог убедиться и признать: бывший Могучий воистину сказал правду, ибо ни похвала, ни угроза кары не способны окрасить лицо человека, пусть даже пришедшего из Выси, столь ясным и неподдельным восторгом…
Отметим в скобках: бывший господин Штейман, известный многим также и под творческим псевдонимом «Каменный», некогда — Генеральный представитель Компании на Валькирии, а ныне — чесальщик пяток М'буула М'Матади, действительно был счастлив в этот миг, счастлив полностью и абсолютно, как только и может быть счастливо живое существо, обретшее после долгих и мучительных поисков не только долгожданное место в жизни, но и смысл бытия — в лице вымечтанного, строгого и великодушного повелителя.
Впрочем, довольно о Штеймане, который совсем еще недавно был человеком! Жизнь и судьба Александра Эдуардовича в полной мере известны каждому, имевшему счастье хотя бы единожды прочитать книгу о сельве, не любящей чужих, труд сколь полезный, столь и поучительный и, в отличие от многих иных, в полной мере свободный от излишней назидательности; жалкое же существование чесальщика пяток по имени РХавно вряд ли способно увлечь твое внимание, мой вдумчивый и взыскательный читатель!
Люди тем временем глядели на происходящее во все глаза.
Предъявленное доказательство было неоспоримым. Больше того, брошенное на чашу раздумий, оно перевешивало тысячи опровержений. Лукавому уму под силу измыслить многое, но светлоглазый, истово лижущий лапти человеку нгандва, — зрелище слишком невероятное, чтобы быть подделкой.
Да, носитель ошейника, бесспорно, один из Могучих, но даже бедняжку Мокеке, юродивого сиротку, не убедить в том, что это — брат Тха-Онгуа…
И всадник на белом ооле не упустил мгновения истины.
— В том, что вы делаете здесь, нет правды! Ни в одном из преданий, завещанных нам, людям нгандва, перво-предками, нет ни слова об обрядах, которые вы только что совершали. Невежественные, темные люди, без света в сердце, подобные горным дикарям дгаа, ставящим наравне с Тха-Онгуа мерзостную Ваарг-Таангу, неужели вы думаете, что кровью нуула можно искупить свои грехи перед Творцом?! Нет, говорю я! Тысячу тысяч раз — нет! Это грех из грехов, и вы, глупые нгандва, лишь увеличиваете вину свою, совершая жертвоприношение! Кому? — В голосе М'буула М'Матади зашелестела ядовитая насмешка. — Тха-Онгуа? Но истинному Творцу не нужна кровь невинных нуулов! Ему нужны очищение и дела, ему нужны не смерть и страх безобидных животных, а жаахат, война с пришельцами, несущими пагубу, война с Могучими, кровь и смерть врагов Тха-Онгуа, ненавидящих землю нашу, ее творца и детей его — Инжинго Нгора, Истинно Верных!
Лицо М'буула М'Матади поражало. Словно бы светящееся изнутри, оно жило своей, отдельной жизнью, поминутно меняя выражение; оно становилось то неумолимо грозным, то отечески нежным, и металлический голос, резко хлещущий по ушам, то и дело сменялся мелодичным мурлыканьем, вовсе не присущим человеку. И все это было столь необычно, что иные из слушающих смотрели на всадника как зачарованные, не в силах оторвать взгляд, другие же, напротив, будто не в силах видеть его, потупили очи.
— И что же? Вместо того, чтобы поострее наточить топоры и переделать косы в длинные пики, вы превратились в народ мясников и убиваете невинный скот, принося его в жертву. Кому? — Жилы на горле М'буулы М'Матади напряглись, и крик его стал острее клинка. — Повторяю вновь: истинному Творцу не нужны, омерзительны такие жертвы. Только горные дикари дгаа и лицемеры, лижущие зад трусливому самозванцу, именующему себя Подпирающим Высь, прячутся за кровь беспомощных нуулят! Нам, детям Тха-Онгуа, надо проливать кровь не глупых нууулов, а врагов. К этому вас призываем мы. Жаахат Могучим!
— Жаахат Могучим! — взметнув над головою громкую палку, закричал Вииллу-вестник, и спустя миг-другой издалека, оттуда, где ожидала возвращения вождя колонна Истинно Верных, остановленная приказом М'буулы М'Матади, донеслось рокочущее:
— А-а-а-а-о-уи-и-и!!!
Вскинулись мозолистые кулаки.
Толпа, совсем еще недавно беззаботно веселившаяся, а всего лишь миг назад боязливо-безмолвная, грозно закричала:
— Жаахат Могучим!
— Жаахат их губернаторам и министрам, их продажным старостам и неправедным прокурорам, осквернителям воли Тха-Онгуа!
— Жаахат им! Смерть отступникам! — так неистово и яро подхватили люди, что отзвуки многоголосого рева перелетели через Кшаа и долгим эхом рассыпались среди оврагов.