– Не обращай на меня внимания. Я рада, что ты здесь. Ты, наверное, ужасно устал?
Я кивнул, но не стал распространяться на эту тему.
– Когда мне было пятнадцать лет, мой отец хотел, чтобы я вышла замуж за одного из младших Терсайзов. Для него это был просто деловой альянс, он не так уж сильно стремился к этому. Мне удалось его переубедить.
Я не мог себе представить, чтобы она не манипулировала мужчинами еще до того, как вышла из пеленок.
– Я знаю ответы на некоторые из вопросов, которые у тебя еще остались, – невнятно проговорила она.
– Отлично! Как насчет смысла жизни?
– Жизнь – дерьмо. А потом ты умираешь.
Спустя минуту она уже мирно похрапывала. Мне ничего не оставалось, как сидеть и держать ее за руку. А потом задремал и я сам.
В дверь заглянула племянница-подросток под предлогом доставки нам еды и питья. В семье Тинни тоже любят совать нос в чужие дела – только здесь этих дел значительно больше. Перед нами было пятнадцатилетнее издание профессиональной рыжеволоски. Совершенно сногсшибательное. И осознающее это. И полное до ушей всем тем самодовольством, какого я мог бы ожидать от Тинни в этом возрасте. Мы, старичье, ее разочаровали: настоящие реликты, просто держатся за руки! Еще и храпят. И не делают ничего такого, от чего стоило бы покраснеть.
Тинни действительно заворачивает такие рулады, что стены трясутся – хотя, естественно, никогда не признает за собой ничего настолько неподобающего для леди.
Я мягко растолкал девушку. Мы поели. Я сказал:
– Ты, помнится, собиралась выдать мне ответы на все мои вопросы. После чего мне останется только основать культ святой Тинни Восхитительной.
– Кайра, выйди из комнаты. Пожалуйста, – сказала она.
«Пожалуйста» было добавлено после паузы в тоне приказа. Выпятив губы – гарантия, что она собирается встать тут же под дверью, чтобы подслушивать, – рыжеволоска-подмастерье удалилась.
– Не будь таким цыпленком, Гаррет. Возьми меня снова за руки.
– Но тогда ты начнешь лягаться.
– Я могу! – она улыбнулась, но не очень убедительно. Пора становиться немного менее собой.
– Прости.
– Ты ничего не можешь с этим поделать – твой рот берет над тобой верх, когда ты нервничаешь.
– Я не нервничаю.
– Нервничаешь, и еще как! Ты до смерти перепугался того, что я наконец-то собралась с духом решить, чего я хочу от нас с тобой.
Тонко подмечено. Я постоянно боюсь, что это наконец-то произойдет – а я отвечу тем, что засуну обе ноги на ярд в собственную глотку. Но я также боялся и того, что мы никогда не доберемся до этого вопроса.
– Есть немного, – признался я. – Потому что может статься, что в один прекрасный день у тебя случится приступ здравого смысла и ты меня прогонишь.
– Может быть, так было бы лучше всего. Половину времени я только и делаю, что утихомириваю тебя. Но я испорченная. Я с детства привыкла во всем себе потакать. И я не могу представить себе своей дальнейшей жизни без тебя в ней.
Ба! Похоже, разговор пошел серьезный.
– Понимаю. Я тоже не могу.
– Но это не то, о чем я хотела с тобой поговорить. Просто само собой подвернулось на язык.
Еще бы! У этой женщины нет никакого самоконтроля.
– Я хотела поговорить с тобой о Пенни.
– Вот как? – пискнул я. Она: увидела охватившее меня облегчение, и даже умудрилась выдать убедительный хмурый взгляд. Эффект от которого был тут же потерян, поскольку ей пришлось высморкаться.
– Ну хорошо. И что насчет Пенни?
– Она на самом деле не жрица.
– Да что ты! Сюрпризам нет конца.
– Кончай зубоскалить, умник. Она не жрица, поскольку так и не была посвящена. Она была тогда слишком; молода – и до сих пор еще слишком молода. Ей всего тринадцать лет, хотя ты никогда в это не поверил бы, если бы увидел ее раздетой. А я, черт возьми, надеюсь, что этого не случится даже после того, как ей исполнится четырнадцать!
– Мне, кажется, здесь не хватает пары-тройки деталей, чтобы понять, о чем ты толкуешь.
– Когда ей исполнится четырнадцать лет, она официально станет взрослой. В ее культе это означает, что настало время становиться священной проституткой. Они отдают себя, чтобы таким образом почтить богиню – и добавить немного денег в храмовую казну. До тех пор, пока не найдут себе мужа.
– А Йимбер, похоже, в недавние времена был интересным местечком!
– Угу, тебе бы там понравилось… Черт, да ты бы каждый божий день ходил в церковь – вместо того, чтобы заглядывать туда только на свадьбы и похороны!
Может быть. Если религиозная мзда была бы не слишком велика.
– Знаешь, ты, возможно, была бы удивлена…
– Возможно, но я сомневаюсь. Ты, если уж на то пошло, так никогда и не вышел из шестнадцатилетнего возраста. Ты никогда не можешь заглянуть дальше настоящего момента.
Она была не совсем неправа. Но мы опять перешли на личности…
– Но это не то, о чем нам нужно было поговорить, – сказала она. – Мне не следовало болтать об этом. В любом случае, она никогда не позволит тебе приблизиться к ней. Она боится тебя до смерти.
– Что? Но я же такой белый и пушистый! Зачем меня бояться?
– Потому что…
– Тинни… – Это было произнесено едва ли громче, чем шепотом.
Пенни Мрак, бледная, как погода за окном, выглянула из-за косяка открытой двери спальни. Она действительно выглядела напуганной до смерти.
– Ты уверена?
– Когда-нибудь я все равно должна это сделать.
Я удалился к мансардному окну, находившемуся по другую сторону большой, с балдахином, кровати Тинни – так, чтобы кровать оказалась между мной и этой иногородней бродяжкой-жрицей-принцессой.
Девочка просачивалась через дверной проем дюйм за дюймом. Кто-то сбил ее с ног, украл ее лохмотья, отскреб и оттер ее, вымыл, причесал, подстриг, надраил и отполировал, после чего засунул в какие-то старые кайрины тряпки. Да уж. Она поистине творила чудеса, маскируясь под мальчика.
– Я тебя уже где-то видел, – сказал я. В качестве девочки Пенни Мрак показалась мне странно знакомой.
Тинни шлепнула меня по руке.
– Кончай пускать слюни, мальчишка. Она же еще ребенок!
– На этот раз ты не права, сладкая моя… Нет, правда, откуда я могу тебя знать?
Девочка задрожала, снова побледнев как смерть. Что сделало ее похожей на призрак из прошлого Белинды Контагью.