Заглянув внутрь фургона, я только покрутил головой.
– Вот зараза! Этого я и боялся… – Три трупа; два вообще без одежды, Том Вейдер – в том самом рубище, которое было на нем, когда я пытался отбить его у Стоквелла с Уэндовером. – Зараза! – Меня охватило отчаяние. Как я расскажу Максу?
– Ты их знаешь?
– Дети Вейдера, Том и Киттиджо. Третий работал в пивоварне, на складе. Его звали Люк. Гилби послал его охранять Тома. Отец семейства, четверо детей… По-моему, все гораздо хуже, чем казалось поначалу. Загадка на загадке, слыхал такую поговорку?
– А если конкретнее?
– Я видел их всех в добром здравии уже после того, как фургон уехал. Хуже того, с Киттиджо я перемигнулся перед тем, как выйти к тебе.
Релвей хмыкнул.
– Звучит паскудно.
– Угу. Итак, что мы имеем? Злодеи растворяются в толпе, стоит только отвернуться. Но те, кого вроде бы похитили, все в зале…
– Оборотни? – предположил Релвей. Я так и хотел, чтобы эту версию выдвинул он.
– Зуб даю. Или кто-то, у кого в рукаве припасена пара-тройка нужных заклинаний.
– С оборотнями у нас никогда проблем не было. Однако…
– Что?
– Капитан получил на днях письмецо с Холма. Мне он его не показывал, сказал лишь, что речь идет об оборотнях.
– В городе полным-полно пришлых. Среди них наверняка есть оборотни. Кто-то наверху мог об этом прознать. – Как правило, туда, где обитают колдуны и чародейки, оборотни предпочитали не соваться. К ним везде относились, скажем так, недоверчиво и старались поскорее спровадить добром. А если не получалось, с ними поступали, как с вампирами, – убивали без всякой жалости. – Честно говоря, я давно заподозрил что-то в этом духе, – продолжал я, – но думал, что обойдется… Уж больно безрадостная перспектива вырисовывается.
Хорошо известно, что оборотни убивают других живых существ и перевоплощаются в убитых. Впрочем, на деле до убийства доходит редко: куда чаще они просто меняют облик, чтобы учинить какую-нибудь пакость, но никого при этом не убивают. И даже если они занимают места тех, кого убили, долго сохранять маску удается лишь отдельным, особо продвинутым особям. А уж обмануть родных покойного способны и вовсе единицы.
Никто не знает истинной природы оборотней. Догадок множество, но достоверных фактов раз-два и обчелся. Обычно они расхаживают в человеческом облике. Может быть, их переменчивость – результат некоего диковинного заболевания, как в случае с вампирами. Наверняка известно лишь одно (по крайней мере, в это верят повсеместно): если оборотень ни в кого не превращается, он умирает. Вот такой расклад… Возможно, и убивают они для того, чтобы раздобыть себе новую душу…
Вопреки расхожему мнению, в родстве с вервольфами они не состоят – хотя, как я полагаю, перекинуться в вервольфа им труда не составит. Был бы образец.
– У кого-нибудь есть серебро? – справился Релвей. Разумная мысль. И вампиры, и вервольфы, и оборотни, по слухам, серебра боятся. Что ж, вот и проверим.
Никто не отозвался, поэтому я с неохотой выудил из кармана одну из монет Норт-Энглиша, самую маленькую. При любой возможности расходы следует сокращать.
– Похоже, тебе платят куда приличней моего, – съязвил Релвей и опустился на колени рядом с пленником. Я в двух словах пересказал историю насчет подкормки идеализма. Релвей расхохотался. Должно быть, и он подвержен переменам: раньше чувства юмора за ним не водилось.
Он задрал рубаху на спине пленника, потом ткнул пальцем в место под лопаткой. До этого места самому не дотянуться рукой при всем желании, если ты, конечно, не акробат какой-нибудь.
– Я взрежу ему кожу, а ты клади монету. Если они и вправду боятся серебра, мы не уберем монету, пока он не выложит нам все, что знает.
Я кивнул. Релвей взял нож и вспорол пленнику кожу со спокойствием военного хирурга.
Серебро подействовало мгновенно. Пленник задергался, завертелся, зашипел, принялся извиваться почище любой змеи.
– Глядите в оба, – сказал Релвей. – В письме говорилось, что они способны чувствовать боль друг друга. А может, и общаться без слов.
Я приметил какое-то движение в сумерках.
– Ты что, целую армию с собой привел?
– Армию не армию, но, чтоб с человеколюбцами справиться, хватит.
Выходит, мозги оборотней устроены, как у логхиров? Тогда становится понятно, почему Покойник не сумел углядеть ничего этакого в сознаниях Уэндовера и Стоквелла.
– Никогда не слыхал, что они умеют мысли читать. Совсем хреново.
– До твоего напарника им далеко. Они общаются только между собой и улавливают лишь эмоции, а не конкретные мысли.
– Уверен?
– Нет, Гаррет, не уверен. Кто-то капитану рассказывал, а он мне передал. На всякий случай. На какой, не уточнил. Ему нравится притворяться, будто он Холму по большому счету не подчиняется… У Вейдера на приеме что-нибудь интересное было? Может, углядел чего?
– Некогда было. Правда, попал на одно совещаньице… По чистой случайности. Общий треп, ничего полезного. Разве что мне поручили раскопать подноготную Черных Драконов.
– Надеюсь, ты согласился?
– Я же сказал – мне поручили. Эта серебряная монетка, которую ты бестрепетно испоганил, – из личного кошелька Маренго Норт-Энглиша.
– Ясно. Небось, у него одного кошелек и остался: всех остальных-то он до нитки обобрал. – Пленник застонал; думаю, будь у него силы, он бы не стонал, а вопил. Релвей нагнулся и зажал ему ладонью нос и рот, чтоб усугубить положение. – Когда согласишься заговорить, дерни головой.
В вечернем сумраке послышалась какая-то возня. Длилась она не более минуты, потом все снова стихло. Любопытно, почему нет зевак? Танферцы приучены разбегаться при первых признаках опасности, но, едва опасность минует, они возвращаются на место происшествия и пялятся почем зря. Может, от оборотней исходит некий сигнал, что-то вроде наказа держаться подальше?
Тогда почему я ничего не чувствую?
– Если они слышат друг друга на расстоянии, те, которые в доме, теперь поймут, что их раскололи.
– Не обязательно. Повторяю, они улавливают лишь эмоции.
– Откуда ты узнал, что они сегодня нападут на Вейдера? От Блока?
– Нет. Я не знал ничего, пока не задержал фургон. Я остановил я его по той причине, что думал, будто он имеет какое-то отношение к замыслам наших борцов за права. Того, что нашел, я никак не искал.
– Столько суматохи из-за шайки придурков? – Я обвел рукой окружавшие нас сумерки.
– Эти придурки, Гаррет, весьма опасны. Еще полчаса назад я бы сказал, что они – величайшая опасность, с какой когда-либо сталкивалась Карента. Радея за права людей, они калечат и убивают подданных короны, занимаются шантажом и вымогательством, и с каждым днем действуют все нахальнее. Я не могу допустить, чтоб они развернулись на полную. А теперь еще и оборотни…