Кто-то зашипел.
Весла застыли в воздухе. Даже детский лепет стих – матери прикрыли рты детей ладонями, а самым маленьким дали грудь.
Я ничего не слышал.
Мы ждали.
Сари слегка коснулась моего предплечья, подбадривая меня.
Затем послышался плеск. Кто-то плыл впереди по курсу, причем гребли довольно шумно… Но этот плот шел нам навстречу!
Рановато…
Плеск сделался громче.
Встречный плот подошел так близко, что нас, казалось, неизбежно должны были заметить, несмотря на дождь и темноту.
На встречном плоту кто-то негромко заговорил – просто сказал несколько слов, причем с явной злобой. На языке Джии-Зле… Я в свое время выучил, может, слов двадцать, и среди произнесенных только что знакомых не оказалось.
Но перевода не требовалось. Я узнал голос.
Говорящим был Могаба.
Днем мы не видели, чтобы он покидал город. А с северного и западного барбикенов просматривалась большая часть озера.
Значит, его не было по крайней мере с прошлой ночи. Что, в свою очередь, объясняло, отчего он никак не отвечал на захват барбикенов.
Что же он мог делать там, среди холмов?
Плот с нарами скрылся в темноте. Мы продолжали плаванье. Я оставался в задумчивости, пока плот не ткнулся в берег и меня не швырнуло вперед.
Тогда мы с Сари взяли То Тана, вещи и ступили на сушу. Ребенок спал на руках тетки, точно в лучшей царской постели.
Через несколько мгновений я обнаружил, что спутники мои, хотя и ни слова не понимают по-таглиосски, ждут, что я буду возглавлять их и далее. Несомненно, то было решение дядюшки Доя, и действовать оно должно было лишь до его прибытия.
– Рыжий, командуй обустройством лагеря.
По пути мы вернулись на общий курс и высадились там же, где и все прочие. Те, как и мы, наслаждались чудесным избавлением от ужасов Деджагора.
Но житье под открытым небом, в дождь, да еще посреди ночи, благостному настроению не способствовало.
– Шевелись, люди! Нельзя просто так здесь торчать! Начинайте ставить шатры.
Мы взяли с собой шатры нюень бао, которыми те пользовались во время паломничества. В шатры эти были завернуты и одеяла, чтоб остались сухими.
– Кто-нибудь соберите хвороста и разводите костры!
В такую погоду это, пожалуй, проще скомандовать, чем выполнить…
– Бубба-до! Бери людей, сооружайте ограду. А ты… Джоро? Так тебя звать, сержант? – То был один из таглиосцев. – Организуй патрули. Давай-давай! Как знать, нет ли здесь кого желающего нашей смерти?
Ну в такой холод и мокреть, да если еще устал, как пес, и смерти не очень-то забоишься…
Сам я был вымотан до предела, но заставлял себя подавать людям пример. Сари помогала мне, не отставая ни на шаг. Пока я орал и командовал, мы по очереди приглядывали за малышом. Я имел вид того самого крупного исторического громилы, Хромбака Грозного, что командовал своими ордами, держа на руках вонючего младенца.
То Тан – пацаненок хороший, но и ему пеленки менять надо…
Вскоре все были приставлены к делу. Наконец палатки были поставлены, хворост собран, огонь добыт, и мы развели костры, чтобы вскипятить воды и сварить риса. Вода была дождевой, ее собрали при помощи нескольких шатров. За это время все успели вымокнуть до нитки.
Мы даже отослали несколько вязанок хвороста в город, с возвращающимися плотами. Пусть и друзья наши себе чего-нибудь приготовят…
Мы так долго жили в самом мерзейшем убожестве, что эта ночь была просто еще одной из привычных трудностей. В то же время у нас была какая-никакая крыша над головой, какая-никакая еда и тепло. Затем начался рассвет, а дождь почти прекратился. Мы с Сари и То Таном забрались в шатер и закутались в одеяла. В кои-то веки я был почти счастлив.
Этот То Тан – замечательный мальчишка. Почти все время молчал, как и Сари, хотя, если ему что-нибудь надо, мог устроить страшный скандал. Впрочем, когда мы устраивались в шатре, он даже не проснулся. Впервые за прошедшую неделю животишко его был полон.
И мой – также.
Мне удалось прекрасно проспать целых четыре часа, пока не пришла беда.
Поначалу она приняла облик Кы Готы. Я не видел ее с тех пор, как дядюшка Дой уговорил ее переехать из моей комнаты. И, надо сказать, соскучиться как-то не успел.
По причине сна я пропустил тот момент, когда она рывком отдернула полог шатра. А когда я проснулся, она уже плевалась и тараторила на нюень бао и жутко исковерканном таглиосском. Разбуженная Сари сидела среди одеял с раскрытым ртом и слезами на глазах.
То Тан заплакал.
Слезы ребенка проняли даже Кы Готу. Несмотря на злобный характер, она была доброй бабушкой. В душе. В самой ее глубине. Она заговорила с малышом. Ласково!
Тут подоспел Рыжий:
– Мурген! Может, ее назад в озеро отправить?
– Что?
– Она только недавно выбралась из воды. Сказала, кто-то пытался ее убить. Наверное, с плота спихнули. И сдается мне, она сама виновата.
– Это точно. – Сари удивленно уставилась на меня, забыв даже про слезы на глазах. – Однако неладно выйдет – ведь почти родня…
– Э-эх…
Рыжий удалился, покачивая головой.
Раздраженная, Сари принялась что-то объяснять матери на языке жестов. То Тан, разглядывая бабушку, усердно сосал большой палец. Я глубоко вздохнул и шепнул ему:
– Иди к своей нана. Покажи, как умеешь ходить.
Он, конечно, не понял меня, зато Кы Гота поняла и протянула к нему руки.
Насколько я могу судить, То Тан – единственное существо на всем белом свете, питающее к Кы Готе добрые чувства. Он заковылял к ней, и бабушка его мигом забыла о сырости, холоде и усталости.
Сари сердито взглянула на меня. Я пожал плечами и ухмыльнулся.
– Ему снова надо менять пеленки.
Рыжий вернулся, когда я наблюдал за городом. Над нашими кварталами клубился дым…
– Мурген, Бубба-до только что захватил чужой патруль! Он сказал, что они знают о нашем присутствии. Они пробирались к лагерю. Этот тип, Лебедь, с ними.
– Значит, Одноглазый прав. Кого-нибудь ранили?
– Пока что нет.
– Хорошо. Прекрасно. Лагерь они успели увидеть?
Нюень бао здорово замаскировали наш лагерь. Со стороны он, конечно, заметен, но, сколько там народу, не понять.
– Я думаю, они просто видели дым. Нападение Буббы-до их жутко удивило.
– Они видели его?
– Да.