– А у них дела? Я и не знал.
Я застонал и отпил еще воды.
– Ты что, слепой?
Он пожал плечами.
– Что я, по-твоему, проглядел?
– Эти двое все время обмениваются сведениями. Что, по-моему, не очень умно.
– Думаешь, Старик недостаточно хитер, чтобы иметь с ней дело?
Именно так я и думал. Душелов была старой продувной бестией, когда дедушка Костоправа еще мочил пеленки.
– Я? Чтобы я хоть на миг усомнился в мудрости капитана? Да как я мог?
– Ты и не мог. Ты ведь истовый почитатель коровьих лепешек, по которым он ходит. Ладно, у тебя что, есть основание для паники? А то я хочу вернуться в свою нору. Парочка сосунков собралась наведаться ко мне, перекинуться в тонк.
В этом весь Одноглазый. Мир близится к концу, а для него самое главное – надуть кого-нибудь в картишки.
– Передай командиру, что Ревун спер Книгу, которую писала девчонка. И оставил ей пустую, чтобы она начала заново.
Одноглазый тупо уставился на меня в ожидании разъяснения. Я сделал долгий глоток и сказал:
– Он поймет.
– Все от всех все держат в секрете. А в итоге единственные, кто знает, что происходит, – наши враги.
Я хмыкнул и повернулся к Копченому. В рассуждениях Одноглазого имелся несомненный резон.
Когда мы приближались к Госпоже, я вновь ощутил исходящий от Копченого импульс: Она есть тьма, хотя и не очень сильный. Похоже, он почему-то имел зуб на всех женщин: во всяком случае, реагировал на них почти одинаково.
Госпожа получила сообщение, но, кажется, не слишком встревожилась. Она не один год готовилась к столкновению с питомцами Длиннотени. Люди ее были предупреждены и обучены и постоянно находились в почти полной боевой готовности. Ее дивизия могла не устоять, но не по своей вине. Такова была тактика Госпожи с незапамятных времен.
Поддавшись искушению, я припустил на север. Под тем, выдуманным для себя же предлогом, будто хочу поискать Гоблина и Могабу. Было бы неплохо узнать, что сулит им предстоящая заварушка. Но сердце мое рвалось гораздо дальше.
Кто знает, удастся ли мне увидеть ее снова? Может быть, это последняя ночь в моей жизни.
Несмотря на то, что над южными склонами Данда-Преша тучами вились вороны, обнаружить Гоблина было почти невозможно. Зато следы его деятельности легко обнаруживались повсюду, где местные жители позволяли себе глупость сотрудничать с Могабой. Чтобы преподать им урок, Гоблиновы ребята жгли и грабили без снисхождения. Парни Могабы проделывали то же самое со всеми, заподозренными в сотрудничестве с нами или с кем-либо из наших союзников. Трудно было сказать, чьи доводы убедительнее. Для местных, похоже, не имело значения, кто с кем воюет и почему. Они не ждали ничего хорошего ни от тех, ни от других. Погрузившись в прошлое, я увидел несколько деревушек и ферм, подвергшихся нападениям, и приметил, что чем ближе к настоящему времени, тем чаще туземцы начинают оказывать сопротивление всем подряд. В некоторых ночных вылазках Гоблина участвовала форвалака. Она вызывала особый интерес ворон, хотя они вертелись вокруг Гоблина и когда пантера отсутствовала.
Наведывались они и к Могабе, которого тоже невозможно было найти. Не иначе, как Длиннотень снабдил своего полководца целым арсеналом отводящих глаза талисманов.
Все это не приближало меня к тому, что я хотел увидеть. Правда, я немного задержался, чтобы взглянуть на отряд Корди Мотера. Старина Корди сейчас находился на южных отрогах Данда-Преша. Двигалась его команда очень медленно, да и то лишь потому, что негостеприимные горы не располагали к длительным стоянкам.
Проблем с воронами у Корди не имелось. Зато во дворце в Таглиосе угнездилась целая стая этих маленьких чудовищ. Что удивило меня, хотя, по существу, этого следовало ожидать. События во дворце представляли определенный интерес для Душелова, тем паче что она вообще любила совать нос в чужие дела. Я слишком рвался в дельту для того, чтобы тратить время на слежку за Радишей. Она есть тьма. Княжна по-прежнему совещалась со жрецами и знатью. Наши книги оставались там, куда мы их спрятали.
Вызывало недоумение то, что Радиша не прилагала особых усилий к поискам Копченого. Я не верил, что она могла о нем забыть. Но меня неудержимо тянуло дальше. Ведь Бонх До Тран, должно быть, уже добрался до Сари.
Так оно и было. Он успел. В каком-то мазохистском порыве я присоединился к нему в самом конце пути и проследовал за ним, когда он приближался к храму Гангеша. Незадолго до места назначения он сошел с дороги, представлявшей собой узкую насыпь, змеившуюся посреди заливных рисовых полей, и неторопливо, но умело изменил облик. Иная прическа, чуть больше пыли на лице и одежде, драный оранжевый балахон – и купец превратился в странствующего монаха, приверженца одного из гуннитских культов. Члены этого нищенствующего ордена, давшие обет нестяжания, забредали в самые глухие уголки. Все, даже нюень бао, относились к ним вполне терпимо. Святость этих людей не ставилась под сомнение, хотя многие из них были просто юродивыми.
Меня всегда удивляла религиозная терпимость южан, хотя в действительности проистекала она из того, с древности укоренившегося в сознании факта, что ни одно из здешних религиозных сообществ не обладает достаточной силой для того, чтобы заставить прочих отказаться от их пагубных заблуждений с помощью меча.
Тран продолжал свой путь. С ролью странствующего монаха он справлялся совсем неплохо. Возможно, ему уже доводилось ее играть. Может быть, именно в таком обличьи он впервые посетил Таглиос, где нюень бао не жаловали. За их заносчивость.
Так или иначе, Трана допустили в храм. Похоже, старшие жрецы знали его – видимо, как монаха, за которого он себя выдавал. Он повел себя осмотрительно, не стал подходить к Сари сразу и лишь ближе к вечеру исхитрился, словно бы случайно, на нее натолкнуться. Хотя в течение дня они несколько раз оказывались в одном помещении, Сари его так и не узнала.
Столкнувшись с нею, он тихонько прошептал извинение по-таглиосски. Что именно сказал Тран, я не расслышал, зато увидел, как расширились и наполнились живым изумлением глаза Сари. Ничем не выдав себя, она приняла его извинения и пошла своей дорогой.
В ту ночь она не стала запирать на засов дверь своей кельи. И позволила себе роскошь оставить на ночь горящую свечу.
Тран явился к ней очень поздно, когда во всем храмовом комплексе не спали лишь трое жрецов, которые совершали регулярные полуночные жертвоприношения, имевшие целью умолить Гангешу даровать людям сутки, свободные от горестей и невзгод.
Псевдомонах тихонько поскребся в дверь кельи. То была простая плетеная заслонка, которая не остановила бы и решительно настроенного сурка. Скорее символ, нежели настоящая дверь. За плетенкой, перегораживая проем, висела тряпичная занавеска. Сари впустила Трана и жестом предложила ему присесть на ее циновке. Старик сел и поднял на Сари светлые глаза. Я видел, что он осознает важность своего поручения, хотя, будучи человеком порядочным, и краешком глаза не заглянул в письмо.