– Худо-бедно, теперь некоторое время продержусь.

Одноглазый заметался на своих носилках, ворча, что его уложили в лужу. Лужу под собой он устроил сам. Дождь уже кончился. Колдун снова перекатился набок, отхаркался, после чего затих и уснул.

– Это выглядит довольно свежим, – сказал мне Лебедь.

– Свежим, как поцелуй, – подхватил Мотер.

– Смотри-ка ты. Наш друг Корди вырос над собой, с тех пор, как стал водить компанию с Бабой.

– Давайте-ка займемся нашим колдунишкой-подснежником, – предложил я.

– Что-то у меня нет охоты этим заниматься, – отозвался Нож.

– У меня тоже. Кому охота с дерьмом возиться? Знаешь что, а почему бы Лебедю и Мотеру не взять это на себя? А мы здесь посидим: надо же будет кому-то отнести в лагерь донесение, ежели что пойдет не так.

– Надо же, этот малый говорит, как заправский офицер, – промолвил Корди. – Надо полагать, ты изрядно продвинулся за время этой кампании, наверное, совершил кучу подвигов.

– Я – бог.

С этими словами я позволил Тай Дэю помочь мне подняться. Его мускулы еще оставались расслабленными. Он двинулся в сторону, указанную Лебедем.

– А как насчет твоего приятеля? – спросил Нож и запустил шишкой в Одноглазого. Тот и ухом не повел.

– У него полно своих обязанностей. Не будите спящих колдунов.

Одноглазый приподнялся.

– Я все слышал, Щенок, – прохрипел он и снова рухнул на носилки.

– Пожалуй, лучше будет бросить это дерьмо здесь, а на носилках унести то, которое мы откопаем.

Предложение было встречено всеобщим одобрением. Не возражал даже сам Одноглазый. Он снова храпел.

Не было никаких признаков того, что Ревун с момента своего падения сдвинулся хотя бы на дюйм. В снегу зияла дыра, а на ее дне, на глубине восьми футов, виднелась куча тряпья, слегка припорошенная снегом.

– Эй, гляньте-ка сюда! – позвал нас солдат, забравшийся футов на тридцать выше по склону.

– Что там такое? – спросил я, не желая без крайней необходимости делать и лишний шаг.

– Похоже на дохлого волка.

Я заковылял вверх.

– Эй, ребята. Он нашел дохлого волка.

– Кажется, его убила Тень, – оказал я, опускаясь на колени рядом с тушей. Возможно, волк подбирался к Ревуну. Но ему не подфартило. Он был не один, однако остальные звери пустились наутек. Следы указывали на очень маленькую стаю.

– Я и не знал, что здесь водятся волки, – сказал кто-то из парней.

– Теперь знаешь.

Смерть волка сама по себе ничего не значила. Но, если Тень побывала здесь прошлой ночью, она могла и сейчас скрываться где-то поблизости.

– Будь осторожен в темных местах.

Я поплелся обратно, к Ревуну. Тот, конечно же, так и не шевельнулся.

– Может, потыкать его палкой? – предложил Нож.

– Его надо выкопать, – заявил я.

– Умно, ничего не скажешь.

– Он ни хрена не сделает до тех пор, пока мы не вытащим его наверх. Я бы на его месте не стал. Всегда лучше, ежели найдется дурак, который сделает работу за тебя.

Снег оказался твердым, слежавшимся. Он несколько раз подтаивал и замерзал снова, образуя ледяную корку. К счастью, нам не пришлось рыть яму глубиной в восемь футов. Ревун действительно прошиб такую толщу снега, но наискось, по склону. Под прямым углом требовалось прокопать всего фута четыре.

У меня появилась идея.

– Не разбрасывайте снег слишком далеко, – сказал я. – Он может нам пригодиться.

– Вроде бы недостатка в нем нет, – пробурчал Лебедь.

Тай Дэй так и не вызвался помочь. Он держался позади, положив руку на меч и многозначительно вперившись в Одноглазого. Возможно, с недобрыми намерениями.

Одноглазый нам так и не потребовался. Когда самые храбрые ребята уже сметали с Ревуна снег, один из них заявил:

– Этот малый замерз. Окоченел, как ледышка.

Все прочие вздохнули с немалым облегчением.

– Здорово! – искренне обрадовался я. – А теперь сделаем вот что…

Час спустя мы привязали замерзшего колдуна к шесту, предварительно закатав его в ком снега, дюймов в шесть толщиной. Чтобы этот ком не развалился, некоторым парням пришлось пожертвовать лоскутами своей одежды. Ребята ныли, брюзжали и интересовались, какого хрена мы просто не уложили это дерьмо на те же носилки, где уже лежит другое, и не присыпали их снежком сверху.

Услышь это Одноглазый, сердце его было бы разбито. Они его больше не любили.

75

– Смажешь свои ляжки вот этой мазью, – сказал мне Костоправ, – и забинтуешь, чтобы грязь не попала.

Всю дорогу назад я шел враскоряку. Я бросил угрюмый взгляд на Одноглазого, молча сидевшего на полу близ огня. Судя по роже, башка у него раскалывалась и больше всего ему хотелось бы уснуть этак на год. Сукину сыну было так плохо, что он не мог даже жаловаться.

Матушка Гота оклемалась быстрее – в конце концов, ей не двести лет. Когда мы с Тай Дэем вернулись, она вместе с дядюшкой Доем обустраивала наш семейный бункер. Оба молчали. Я плюнул и ни о чем расспрашивать не стал. Не было у меня времени заниматься тайными интригами нюень бао. Пусть лучше до ночи приведут в порядок нашу ночлежку.

Госпожа уложила Ревуна все на ту же дверь, осмотрела его и пришла к выводу, что он выживет.

– Слушай, – спросил я, – ты, часом, не выдавала по девять запасных жизней каждому своему Взятому? Кажется, это дерьмо цепляется за жизнь упорнее, чем Хромой. А того гада мы убивали с полдюжины раз. Каждый раз думали: уж теперь-то насовсем. А он опять оживал.

– Ничего я им не давала, – отвечала она, – просто всякий, кто способен стать колдуном такого масштаба, никогда не упускает ни малейшей возможности как следует подготовиться к любым мыслимым неприятностям.

– Как дела? – обратился я к Старику. За несколько часов моего отсутствия в лагере произошли заметные перемены. Кончился дождь. Большую часть уцелевших уже собрали и разместили либо поблизости от штаб-квартиры, либо непосредственно перед Вратами Теней. Был собран весь годный к употреблению бамбук. Зарядные мастерские Госпожи тоже работали на всю катушку, хотя это являлось скорее символическим проявлением готовности продолжать борьбу.

– Лучше, чем я думал. Госпоже удалось стабилизировать состояние Длиннотени. Значит, Тени будут просачиваться медленнее, так, как это было, пока его не пришибли. Если он поправится, через пару дней мы и вовсе заткнем лазейку.

– Мы сможем его контролировать?

– А то нет? Статуи мертвых генералов – и те имеют больше свободы действий, чем она оставила ему.