– Глухонемую девушку – она была в ваших краях. Возможно, ехала в фургоне. А здесь могла встретиться с одним парнем. – Я описал Ворона.
Лицо у толстяка застыло. Он вспомнил Ворона. И не хотел о нем говорить.
– Молчун!
Тот подпрыгнул как ужаленный. Я сказал ему знаками пару слов. Молчун нехорошо улыбнулся.
– Он колдун, хотя по виду и не скажешь, – объяснил я хозяину гостиницы. – А теперь подумай. Парень, который здесь был, наверняка пообещал, что вернется и перережет тебе горло, если ты проболтаешься. Но он сейчас далеко. Молчун же сию минуту может навести такую порчу, что коровы твои перестанут доиться, поля повысохнут, а все вино и пиво прокиснет.
Молчун сотворил одно из тех мелких чудес, которыми так любят забавляться наши колдуны. По залу поплыл светящийся шар, тыкаясь во все предметы, точно любопытный щенок.
Хозяин гостиницы поверил, что я не блефую.
– Ладно. Они тут были. Все верно. Летом у меня много народу, так что я мог их и не заметить, но девушка действительно была глухонемая, а парень очень крутой. Она приехала утром – похоже, провела в пути всю ночь. В фургоне. Он пришел вечером, пешком. Они держались особняком, в уголку. А наутро уехали. – Толстяк взглянул на мою монету. – Расплатились они, кстати, такими же чудными деньгами.
– Понятно.
– Вы прибыли издалека, верно?
– Да. А куда они поехали?
– На юг. По дороге. Судя по вопросам, которые задавал тот парень, они, похоже, направлялись к Трубе.
Я вздернул бровь. В жизни не слыхал такого названия.
– Нужно ехать вдоль побережья, мимо Тряски. Оттуда – по Игольной дороге, потом по Ключевой. Там, южнее, будет перекрестная дорога, так вам надо свернуть на запад. Труба находится на Салатном полуострове. Где именно – не знаю. Я только слыхал про этот город от путешественников.
– Хм. Длинный путь. Насколько длинный, как по-твоему?
– Сейчас прикинем. Двести двадцать четыре мили до Тряски. Еще добрых двести до Иглы. А от Иглы до Ключа вроде сто восемьдесят миль. Или двести восемьдесят, я не помню. Перекрестная дорога будет в сотне миль от Ключа, и сколько-то еще нужно проехать до Трубы. Понятия не имею сколько. По крайней мере еще сто миль, а то и двести. Или триста. Я как-то видал карту, мне парень один показывал. Этот полуостров выпирает в море, как палец.
Молчун присоединился к нам, достал листок бумажки и ручку со стальным кончиком. Он заставил хозяина гостиницы повторить все сначала, набрасывая схемку и исправляя ее до тех пор, пока толстяк не сказал, что она похожа на виденную им карту. Молчун накарябал в столбик несколько цифр и подсчитал приблизительное расстояние от Медополя. Оказалось девятьсот с лишком миль. Зачеркнув последнюю цифру, Молчун приписал рядом «дни» и знак плюс.
– Как минимум четыре месяца пути, – кивнул я. – Даже дольше, если они будут останавливаться на отдых во всех этих городах.
Молчун провел прямую линию от Медополя до кончика Салатного полуострова и написал: «прибл. 600 миль, со скор. 6 узлов = 100 ч.».
– Да, – сказал я. – Да. Вот почему корабль все еще на приколе. Он ждет, пока Ворон доберется до полуострова. Нужно будет завтра же расспросить экипаж. Спасибо, хозяин. – Я подтолкнул к нему монету. – У вас в округе ничего странного не происходило в последнее время?
– До сегодняшнего дня – нет, – нерешительно улыбнулся толстяк.
– Нет, ты не понял. Я имею в виду – может, кто-то из соседей пропал без вести или что-нибудь в этом роде.
Он покачал головой:
– Не-а. Разве что Кротовой Шкуры давно не видно. Но в этом ничего странного нет.
– Кротовой Шкуры?
– Он охотник. Промышляет в лесах к востоку отсюда. В основном добывает меха и шкуры, но порой приносит мне дичинку, когда ему нужна соль или другие товары. Правда, заходит он нерегулярно, однако на сей раз что-то слишком припозднился. Обычно осенью он делает у меня запасы на зиму. Я даже сначала принял за него вашего друга, когда тот вошел в гостиницу.
– Друга? Какого друга?
– Ну, того, за которым вы гонитесь. Который умыкнул дочку у вашего Молчуна.
Мы с Молчуном переглянулись.
– Больше ты Кротовую Шкуру, похоже, не увидишь, – сказал я толстяку. – Я думаю, он погиб.
– С чего вы взяли?
Я вкратце рассказал ему, как Ворон инсценировал свою смерть, оставив в лесу труп, который запросто можно принять за него самого.
– Какая подлость, а? Ай, какая подлость! Надеюсь, вы его поймаете. – Хозяин прищурил свои хитрые глазки. – А вы, ребята, случайно не из тех будете, что прибыли из Арчи? Все проезжие только и говорят… – Поймав на себе свирепый взгляд Молчуна, хозяин осекся на полуслове.
– Я, пожалуй, сосну немного, – сказал я. – Если никто из моих людей не встанет раньше, разбуди меня на заре.
– Да, сударь! – откликнулся хозяин гостиницы. – А я уж вам такой прекрасный завтрак приготовлю, сударь!
Завтрак и правда был превосходный. Я дал хозяину на чай еще одну монету. Он, должно быть, решил, что я свихнулся.
Мы проехали полмили, когда Одноглазый вдруг остановил отряд.
– Ты собираешься просто так их оставить? – спросил он у меня.
– Кого их?
– Тех людей. Первый же Взятый, кому придет в голову проехать по этой дороге, узнает о нас во всех подробностях.
У меня екнуло сердце. Я понял, на что он намекает. Я сам уже думал об этом. Но не сумел отдать приказ.
– Нет смысла, – сказал я. – Мы так и так отчалим из города на виду у всего Медополя.
– Но весь Медополь не будет знать, куда мы направляемся. Мне такие дела тоже не по нутру, Костоправ. И все-таки мы должны замести за собой следы. Ворон этого не сделал – и, пожалуйста, мы идем за ним по пятам!
– Да. Ты прав.
Я глянул на Азу и Шеда. Они подавленно молчали. Аза наверняка считал себя следующим.
– Мы не можем взять их с собой, Костоправ.
– Знаю.
Одноглазый повернулся и поскакал назад. Один. Даже Масло, у которого совести кот наплакал, не составил ему компанию.
– Что он собирается делать? – спросил Аза.
– Заколдует их, чтобы они все забыли, – соврал я. – Поехали. Он нас догонит.
Шед то и дело поглядывал на меня – с таким выражением он, должно быть, смотрел на Ворона, когда узнал, что тот промышляет трупным бизнесом. Но не говорил ни слова.
Одноглазый догнал нас через час – и разразился хохотом.
– Их уже и след простыл! Слиняли все до единого, со всем скотом и собаками. В лес. Чертовы крестьяне! – Он снова залился смехом, почти истерическим. По-моему, он испытывал облегчение.