Порой бел-Сидек склонен был к излишнему нагнетанию драматизма.
Он командовал тысячью человек – а теперь вынужден попрошайничать на улице. От ярости кровь бросилась бел-Сидеку в голову, он позабыл о боли в ноге, о крутизне подъема. Герод и Дартар заставили его подчиниться, сломили силой оружия. За ними – право победителей. Но он не позволит им завершить начатое. Он не деградирует.
– Они не победили, – бормотал он. – Им не сломить меня. Я – один из Живых.
Для истинно верующего эта формула могущественнее колдовского заклинания.
Бел-Сидек заметил на улице вокруг себя какое-то волнение. Он остановился, оторвался от мыслей о собственной горькой судьбине и подозрительно огляделся. Так и есть! Повсюду дартары и геродиане. Как они…
Подожди. Может, ничего такого нет. Что бы ни случилось, случилось это какое-то время назад. И у врагов вовсе не такой уж зловещий вид. Кое-кому будет очень скверно, если они нашли генерала.
И все же…
Все же что-то их очень и очень занимает. Раз сам Фа'тад ал-Акла тут, значит, дело нешуточное.
Не опасно ли ему здесь находиться? Они кого-нибудь ищут? Это обыск?
Нет, вряд ли. Вряд ли Орлу удалось вычислить их со стариком в нынешних обстоятельствах, через десять лет, притом что тропинки их пересекались всего раз и лишь на очень короткое время.
А вот Рахеб Сэйхед с дочерью.
Рахеб сутки напролет торчит на своей циновке; от нее ничто не ускользнет. Бел-Сидек похромал к женщинам.
Из складок юбки Рахеб выглянула улыбающаяся рожица.
– Привет, Стафа, – усмехнулся бел-Сидек. Ему нравился этот постреленок. – Привет, Рахеб, привет, Лейла.
– Приветствую вас, атаман, – ответствовала старуха и чуть заметно наклонила голову, показывая, что она-то по-прежнему почитает его. Потом она снова уставилась на Фа'тада.
Бел-Сидек, вопросительно нахмурившись, повернулся к Лейле.
– Сегодня ее мир был поколеблен до самого основания. – пояснила та.
– Что стряслось?
– Похитили ребенка. Зуки, сына Рейхи. Патруль дартар оказался как раз в том месте. Они пытались спасти Зуки. Три дартарина пострадали.
– Ах вот почему Фа'тад здесь.
– Может быть. Но вряд ли. С ними ничего серьезного. Я слыхала, он тут, потому что думают, будто в этом деле замешаны Живые.
– Какая чушь!
– Чушь?
– Зачем им шестилетний мальчонка?
– А зачем они избивают лавочников и грабят ремесленников? Зачем топят собственных людей и почему палец о палец не ударят для своих так называемых подопечных?
– Ты преувеличиваешь.
– Преувеличиваю? Позвольте мне сказать вам два словечка, атаман. В Кушмаррахе живут обычные, ничем не замечательные, лояльные обыватели. Они ненавидят геродиан и дартар не меньше вашего. И знаете что? Они по горло сыты Союзом Живых, настолько сыты, что почти готовы выдать Фа'таду некоторые имена.
– Лейла… Бел-Сидек обернулся.
– Аарон! Как ты?
– Плохо. У меня маленькие дети, а дартары, похоже, больше обеспокоены их безопасностью, чем кое-кто из наших соплеменников, которые вроде бы претендуют на мое сочувствие. А между тем этим людям следовало бы разобраться, в чем дело, если за похищениями детей стоит какая-то организация.
Бел-Сидек понял. И то, что он понял, ему не понравилось.
– Слышу, слышу Аарон. Ладно, пошли, проводи меня до дома. – И, волоча ноги, он начал подниматься в гору.
Аарон передал сынишку жене и последовал за бел-Сидеком. Догнать калеку было нетрудно.
– Она сказала правду? – спросил бел-Сидек.
– Вы знаете женщин, знаете, что с ними бывает с перепугу. Они собой не владеют, могут сболтнуть первое, что в голову взбредет.
– Да. – Бел-Сидек обернулся на Рахеб, неподвижно застывшую на своем месте. Вид старухи был еще более зловещ, чем угроза ее дочери.
– Я знаю людей, которые знают других людей. Я скажу кое-что кое-кому.
– Спасибо. Как ваш батюшка?
– Много спит. Боль меньше мучит его.
– Хорошо.
– Я передам, что ты справлялся о нем.
* * *
Старик проснулся от хлопанья двери. Она или захлопывалась, или же не закрывалась вовсе.
– Бел-Сидек? – Он сморщился от боли в боку.
– Да, Генерал.
Старик заставил себя встряхнуться и не показать входившему в полутемную комнату атаману своей слабости. Темно было не только от недостатка освещения: зрение Генерала слабело. Он увидел лишь смутный силуэт вошедшего бел-Сидека.
– Удачный день, атаман?
– Начался хорошо. С утренним приливом пристали три корабля. Было много работы. Несколько дней можно не думать о пище.
– Но…
– По дороге домой я столкнулся с неприятной, но весьма показательной ситуацией.
– Политика?
– Да.
– Доложи.
Генерал слушал внимательно, замечая все оттенки. Слух у старика был отличный, время пощадило его. Генерал слышал не только объективную информацию, но и скрытые нюансы, то, что волновало атамана в глубине души.
– Эта женщина – Рахеб? Она тебя беспокоит. Почему?
– У нее был сын. Тайдики. Ее ясное солнышко. Ее полная луна. Она сражался в Дак-эс-Суэтге в моей тысяче. Храбрый молодец. Держался до конца. Он попал в число тех сорока восьми из тысячи, что вернулись домой. Вернулся он в плохой форме. Намного хуже, чем я. Но Тайдики был гордым парнем, он не сомневался, что пострадал не зря, за правое дело.
Мать оплакивала его, но тоже гордилась. Гордилась всеми, кто сражался в неравной битве при Дак-эс-Суэтге. Фанатично гордилась.
– В чем суть, атаман?
– Год назад Тайдики вышел на улицу и начал твердить всем и каждому то, что сказала сегодня его сестра, но резче, откровеннее. Он недобрым словом поминал наш класс и Союз Живых. Он сказал, что дартары вовсе не предали нас в Дак-эс-Суэтте, что Кушмаррах предал их первым, закрывая глаза на их нужды. Дартары лишь не дали своим детям умереть с голоду. Когда один из членов Союза попытался урезонить парня, Тайдики принялся поносить его. Тот перешел к угрозам – и тогда соседи Тайдики, наши соседи, нещадно избили его.
– Я жду сути.
– Потом Тайдики покончил с собой. В знак протеста. Он заявил, что Кушмаррах уже убил его и нет смысла тянуть дальше.
– Суть?
– В тот момент я впервые осознал, что отнюдь не все граждане Кушмарраха в восторге от нашей деятельности.
– И что же?
– А позавчера в Харе произошла настоящая трагедия. Дартары арестовали восемнадцать рядовых членов Союза. Их судили анонимно, даже не стали допрашивать. Приговор был приведен в исполнение прямо на улице. Кое-кто из зрителей смеялся.