Внизу Вейрес лихорадочно пытается решить кучу проблем, забытых во время подготовки. Всякая утонченность оставила его. Его брань лишена какой-либо изобретательности, но достаточно крепка, чтобы краска осыпалась со всех стен в радиусе трех километров вокруг.
Командир продолжает отключать системы. Все детекторы, все системы связи в том числе, которые полагается держать в теплом резерве. Пиньяц похлопывает меня по плечу.
– Выключай свою ерунду, – говорит он. – И пушку тоже.
На темном лице трудно прочесть выражение. Будто бы угадав мои мысли, он шепчет:
– Мне кажется, он чуть перебрал. Мы должны быть готовы к драке при выходе.
– Ага.
Чтобы потом все это запустить, потребуется время. Я боюсь, но отключаю системы.
Наверху Яневич с командиром раз за разом просматривают записи Рыболова, готовя предупреждение для других кораблей флота.
Проходит шесть часов, и все это время, каждую секунду, клаймер свистит и дрожит, реагируя на силы, бьющие по точке Хоукинга. Два раза командир отдавал указание уйти глубже в луну. Мы уже почти в трех сотнях километрах от поверхности. Идем на сотне Гэв – больше, чем я вообще видел, – представляясь извне точкой меньше атома водорода. АВ-топливо уходит потоком…
Тем не менее нас бьют. Постоянно. Я не знаю, чем они там, наверху, занимаются, но… на поверхности все должно кипеть, выбрасывая в космос триллионы тонн лунного вещества.
Бьют все сильнее и сильнее.
– Опускаемся еще на сотню километров, мистер Уэстхауз.
Когда была возможность, я не обратил на луну никакого внимания. Велика ли она? Может ли ее ядро быть расплавленным? Не загнаны ли мы меж двух огней? Хватит у Палача огневой мощи, чтобы разнести луну в клочья?
Ждем. Думаем. Страшно. Что, если некуда дальше будет уходить?
Боже милостивый. Похоже, что они подогнали сюда «Левиафан». Ни у кого больше нет такой огневой мощи.
А что, если они дестабилизируют орбиту луны? Командир и Уэстхауз рассчитывали на ее стабильность. Что, если это? Что, если то? Сможем ли мы узнать об опасности? Или внутренняя температура повысится так резко, что мы не успеем среагировать?
Может быть, им удается так глубоко запускать ракеты потому, что они стреляют из гипера? Неожиданная материализация и взрыв ракет разносили бы мантию в щебень, если бы массированный обстрел из лучевого оружия не обратил ее в море лавы. Водяной лед уже давно испарился в космос.
Зачем им нужно мучить именно этого котенка? Я ничего плохого им не сделал.
Все кончается. Вдруг, будто выключили электричество. Что за черт? Боже мой, я думал, я с ума сойду. Эльюэл на минуту забылся, схватился за голову и кричит:
– Прекратите! Прекратите!
Пиньяцу пришлось дать ему транквилизатор.
Тишина. Ширится, шуршит. Ширится, ширится. Становится хуже бомбежки.
Они ушли? Или затаились и ждут, когда мы высунем нос? Говорят, Палач – мастер психологической войны.
Я расстегиваю ремни безопасности и ползу к параше. Принеся жертву, брожу, пытаясь успокоиться, по отсеку. Пиньяц терпит пять минут, а потом резко говорит:
– Сядьте. Вы генерируете тепло.
– Да ладно тебе. Задница устала. И намокла.
– Сядьте. Вы на клаймере, лейтенант. Не один я не могу успокоиться. Воцарившаяся тишина – прекрасная питательная среда для тревоги. Никто никому не глядит в глаза.
Десять часов. В операционном отсеке кто-то плачет. Удивительно. Мы уже бывали в таком долгом клайминге. Почему же на этот раз так тяжело? Близость Палача? Плачущему дают транквилизатор. Он замолкает.
Методичное помешательство командира оказалось эффективным. Повышение внутренней температуры отстает от обычного графика, хотя у нас мало топлива, чтобы использовать его для теплоотвода. Вскоре после того как стихает плач, командир дает команду о полной смене атмосферы, а потом добавляет:
– Санитар, дать снотворное первой группе.
Вокруг тепло, но меня все равно колотит дрожь. Снотворное. Крайнее средство увеличить переносимость клайминга, замедлив метаболизм и снизив реакцию на среду у членов экипажа не на критических постах. Мера отчаяния. Обычно применяемая гораздо позже.
– Фосс, почему бы тебе просто не раздать капсулы? – спрашиваю я фельдшера, проходящего по отсеку со шприцем в руках, похожим на тяжелый лазер с насадкой от душа на конце.
– Некоторые попытаются их припрятать.
Я закатываю рукав, но Фоссбринк игнорирует меня, поворачивается к Бату, который мне кажется более необходимым человеком для выживания корабля. Бат, кажется, не собирается проснуться никогда.
– А почему не я? Каким образом вы выбирали?
– Психологический профиль, профиль выносливости, указания командира, критические рейтинги. Почти всегда можно найти человека для любой работы. Далеко не всегда можно найти того, кто выдержит напряжение и жару.
– Что будет, когда мы выйдем?
Он пожимает плечами.
– Их там не будет. Или будут. Если будут, то дальше все не важно.
Я загораживаю ему путь, протягивая руку. Снотворное – лучший выход. Никаких тревог. Если проснешься – значит, мы справились.
– Нет. Вам не будем, сэр.
– Но я же самый бесполезный.
– Приказ командира, сэр.
– Проклятие!
Сейчас мне ничего не хочется больше, чем полного снятия с себя какой-либо ответственности за собственную судьбу.
Четырнадцать часов. У меня жар. Не могу спокойно сидеть. Промок от испарины. Дыхание частое и поверхностное из-за жары, вони и недостатка кислорода в воздухе. Чистый кислород. Воздух должен быть чистым кислородом.
Каков, черт возьми, рекорд продолжительности клайминга? Не могу вспомнить. Похоже, что командир решил его побить. И для этого идет на все, даже корректирует кривые разогрева, сбрасывая со счетов погибших.
На переборки не смотрю. На них одеяло плесени. Я почти вижу, как она разрастается, разбрасывает споры, наполняет воздух сухим, спертым запахом. Господи! Пятно плесени уже на рубашке Бата! Я почти непрерывно кашляю, споры раздражают горло. Еще спасибо, что аллергии нет.
Сок кончился, остается вода, бульон и таблетки. Йо-хо-хо! Голод на клаймерах.
Где тот бесстрашный бывалый космический пес, веселивший парней с маяка? Ха! Охотники сорвали с него маску.
Час назад Фоссбринк снова всех обошел и, как в прошлый раз, меня миновал. Я беспощадно его обматерил. Он дал мне таблетку, которую я имею право проглотить только по приказу командира.
Те из нас, кто еще в сознании, немного спятили. Мне очень хочется отключиться, но… Не хватает внутренних сил бросить вызов и проглотить таблетку. Все думаю об этом, но руку ко рту поднести не могу.